Плывет горизонт.
Солнце вдруг оказывается у нас под ногами – обжигающий, ослепляющий и разрушающий свет, похожий на молнию, когда та скользит по траве.
С такой же скоростью горизонт опять встает на место.
Вся сцена за гранью разумного.
Я не в состоянии это осмыслить. Переварить.
Какие-то люди пытаются бежать и не могут. Слишком истощены. Слишком обескуражены. Они делают пару шагов, и что-то вновь меняется, люди снова начинают кричать, каждый погружается то во тьму, то в свет, то во тьму, то в свет.
Рядом со мной возникает Назира. Мы вновь видимы. Теперь ясно: смысла прятаться нет. Не здесь. Не при таких условиях.
Она резко поворачивается и принимается бежать, и я уже знаю – она возвращается в лагерь.
Надо сообщить остальным.
Если только они уже не в курсе.
Вернуться мы не успеваем: я замечаю ее. Рядом со входом, на фоне хаотично разгулявшейся стихии…
Джульетта.
Она на коленях, руками зажимает виски. На лице написана мучительная боль, а рядом, скорчившись, сидит Уорнер, бледный, напуганный, руками держит ее за плечи и кричит. Что – мне не расслышать.
А потом…
Кричит она.
И я молю: «Только не это. Пожалуйста, боже, только не это».
Теперь все иначе. Теперь крик направлен вовнутрь. Он отражает боль, ужас, жалкое подобие предыдущего.
И на этот раз она отчетливо кричит:
– Эммелина! – кричит она. – Пожалуйста, не надо…