Но мама покачает головой – нет, не понимаешь.
Можно сколько угодно пачек принести, не в том дело. «Геркулес» всегда в продаже будет, если не случится чего-то совсем страшного, непоправимого.
Просто что будет, если мы действительно должны будем запастись самым важным – и не выпустят больше, всё, скажут, надо было раньше думать? Тогда будем сидеть над каждой пачкой, над каждым зёрнышком.
Ставлю телефон на беззвучку и иду на кухню.
На плите уже стоит молоко, разбавленное водой.
– Доброе утро, мам, – говорю.
Мама стоит в домашнем платье с короткими рукавами, с расчёсанными после бигудей волосами – получились волны, красивые. Отчего-то дома стала одеваться и краситься как на работу, не понимаю такого. Ей и в «Zoom» не с кем встретиться…
– Доброе. Будешь овсяную кашу?
– Буду. Что-то уже голодная, хотя всего два урока прошло. Ужас.
– Вы что, не ели ничего с папой?
– Да как-то нет. Кофе пили.
– Кофе на голодный желудок – просто прекрасно. У отца и так язва была.
– Не знала.
– В армии заработал. Он говорил. Какой-то нутряной жир там в перловку добавляли, мерзость.
– Только не перед едой давай. Какой ещё нутряной жир – разве есть такое?
– Сама же просила, чтоб не за едой.
– Язва, да… Ну так это когда было-то, – сажусь под форточку, на папино место.
– Там же не лечили. Вот и осталось на всё жизнь.
Что могло на двадцать пять лет остаться – или сколько лет назад он служил? Двадцать, не меньше. Не могу сосредоточиться и посчитать. А мама уже высыпала в кипящее молоко неполный стакан крупы.
Я читаю ранний рассказ Булгакова «Красная корона», из двухтомника. И скучно, и страшно, и не по себе: не отступишься, сама ведь спалилась Софии, что я – как это – книжная девочка, что у нас дома книги пока не вынесли, не свалили к мусорке или в железные ящики районных библиотек. Мы с папой, случалось, и наоборот – притаскивали, тщательно оттирали салфетками, но запах мусорного контейнера долго в прихожей стоял; ох мама и орала… И в руки те книжки не брала, брезговала. А мы ничего, читали.
Но что-то отвыкла в последнее время, потому отвлекаюсь, открываю форточку шире, спрашиваю у мамы, долго ли будет вариться каша. Недолго, пятнадцать минут. Да ещё пять постоит под полотенцем. Мама ненавидит всё, что варится быстро, всё готовое, из кулинарии, – нездоровое, переслащённое, рафинированное. Сколько себя помню, так у нас всё было полезное, даже хлеб с отрубями, что больно царапают язык.