Йитти оставил потрескивающий факел, и в мерцающем круге света лежал Эска. Его глаза под полуопущенными веками уставились в пространство, и хотя лицевые мышцы ослабли, его гордость никуда не делась. То ли от обмана зрения в неровном свете, то ли от усталости, но мне показалось, что Эска насмешливо улыбнулся, как только я поднял его голову и положил себе на колени.
Руки у меня тряслись, когда одной ладонью я взял его за голову, а другой сжал нож. Тело еще не остыло и не окоченело, и после первого надреза на землю между моими коленями хлынула теплая кровь.
– Ну и дурак же ты, – сказал я, пытаясь сосредоточиться на своей задаче, но взгляд то и дело возвращался к его лицу. – Ты мог бы сдаться.
Хотя на его лице не было ни кровинки, я с легкостью представил, как его губы шевелятся в мерцающем свете.
– Как и ты, – ответил бы он. – Но раз ты не хотел сдаваться, то и я тоже. Мы всегда были глупцами.
Сопя от натуги, я перерезал ему горло. Человеческое тело настолько же завораживающе крепкое, как и хрупкое. Глаза защипало от слез. Так не должно было случиться. Ведь мы вместе были седельными мальчишками, а когда подросли, вместе тренировались, учились, ели и спали рядом. Я считал членом семьи каждого Торина, но Эска был мне ближе всех.
– Помнишь тот день, когда мы разбили чашу главного гуртовщика? – сказал я, разрезая последнюю полоску кожи и переходя к плотным мышцам вокруг хребта. – Нам не полагалось находиться в его шатре. Не помню, как мы там оказались, наверняка набедокурили, ты вечно впутывался в неприятности. Я наткнулся на стол, и он упал. До чего же я перепугался! Я не признался тебе, как испугался, что меня вышвырнут и мне придется бродить в одиночестве по степи, собирая объедки, но ты наверняка и сам это понимал. Я был так напуган, что даже не мог солгать, а ты… – Я вонзил острие ножа в сухожилие. – Ты свалил все на пса, который повсюду таскался за Аристасом, и тебе поверили, потому что ты умел соврать так, что и Мона со своими весами не вычислит. И вечно улыбался.
Не знаю, засмеялся я или заплакал, но, когда я рассекал хребет Эски, слезы затуманили мне зрение. Скользкими, трясущимися руками я возился дольше обычного, но вскоре он получил возможность встретиться с Моной, и на его губах уже играла улыбка.