У каждого из них при себе нашлись деньги, по крайней мере, на кредитных карточках, и с каждого взяли по двести евро (в рублях по курсу Клуба), а председатель дал аж четыреста. В общем, через два часа в упомянутый портфель гостя Родион Эмильевич положил несколько толстых конвертов, после чего господин Пробочка был выдворен на улицу, во внешнюю тьму. Председатель велел включить полный свет в зале. Он надел очки и стал перелистовать сокровище. К нему подошли другие взволнованные дольщики. Тогда он снял очки и в сердцах захлопнул тетрадь. Он внёс двойную долю, поэтому купил право первой ночи. Просторотов, нависая, требовал снять копию, чтобы не затискать драгоценный оригинал, когда он пойдёт по рукам, ну и чтобы не так долго ждать остальным членам. Малинов кивнул и пожелал всем спокойной ночи. Он был взволнован вдвойне, ибо не только первым вот-вот ощутит историческую значимость документа, но и потому что под шумок сбыл глупому Пробочке несколько фальшивых купюр, причём это было сделано без риска, в виду того, что сделка, или негоция, состоялась без расписок. Пусть пожалуется – а ничего не было. Как не было сообщений насчёт отцовства Чичикова. Имеются лишь "Мёртвые души", ну и "Записки сумасшедшего" на всякий случай. А господин Пробочка пускай дальше тренируется в умных гримасах.
На такой весёлой ноте завершился юбилейный вечер в Клубе. Родион Эмильевич обычно покидал помещение позже всех, замыкающим. Ему нравилось побыть одному после многих слов и объятий; приятно было посчитать клубную выручку и заодно собственную, которая попутно производилась в суете клубных мероприятий. Ему импонировали масляные портреты неких сановных лиц, бархатная тишина безлюдного зала, аромат изысканных сигар, тонкий свет над барной стойкой, бликующий – тонко, блин, ликующий – на бутылках. Барином важным, как самовар, он прохаживался по коврам, будто у себя в родовом дворце. Правда, прогуливался только после того, как в своём кабинете, отделённом от общих мест долгим закоулком и массивной дверью, откладывал почти законно украденную часть в шкатулку из красного дерева. Шкатулка ради культурной красоты стояла на бюро возле статуэтки Гермеса.
В этот же вечер в нарушение обычая господин Малинов не стал засиживаться и попросил закрыть заведение своего секретаря – Б. З. Шкурко. Приехав домой, он молча прошагал мимо жены и заперся в домашнем кабинете. Госпожа Малинова обратилась к нему сквозь полупрозрачную дверь, белея в ней, как утопленница. Она жаловалась на свою полоумную сестру, которая что-то не то совершила или сказала… он не вникал, ибо спешил читать. Отмахнулся от жены, дескать у него болит голова. Она сто раз врала ему про голову, а ему один раз нельзя?! Читать! Вот как она проснулась, тяга к чтению!