От ветра заслезились глаза. Старик достал мятый платок и поднёс к лицу.
Не лебедь он. Старый, слабый, трусливый.
Сам не смог, так взял грех на душу, попросил Петьку, чтобы он свидание с избавительницей ускорил, а тот и организовал. Правда, взамен на билет на самолёт и волшебную таблетку в одной из швейцарских клиник попросил в завещании ему оставить всё – и дом в городе Чудово, и двадцать гектаров прилегающей земли, и даже трактор.
И вот он здесь, и завтра разговоры и бумаги. И послезавтра опять разговоры и бумаги. А потом, на следующий день, наконец, долгожданная встреча с темноглазой.
«Хороший мужик, этот водитель. По адресу понял, куда я собрался», – старик снял кепку со своей седой неприкаянной головы и опустил её на плечо всё что-то говорившему и говорившему Саше.
Саша от неожиданности замолчал.
– Может, отец, не надо? – спросил он, не отводя глаз от холодных каменных плит на набережной.
Старик не ответил.
Женева такая Женева. Огромный фонтан, стремящийся вверх, к небу, виден отовсюду.
– Пойдёмте, – сказал Саша и встал. – Прогуляемся.
Ботанический сад, куда они пришли, дышал жизнью.
– Триста лет, – сказал он, показывая на платаны в аллее. – Смотрите, какие, не обхватить.
Деревья внизу толстели, расползались в разные стороны цепкими пальцами.
«Как за землю держатся!» – Пётр Алексеевич оглянулся.
Неподалёку виднелось мутное, запотевшее стекло маленькой, обитой травой, похожей на склеп оранжереи. И непонятно было, что там за ним, за этим стеклом: то ли красота, то ли пустота.
У входа в зимний сад стоял камень, напоминающий медведя с поднятой лапой и открытой пастью.
«Будто у виска крутит, будто кричит что-то», – подумал старик и отвернулся. А там – голое дерево, без веток, без листьев, в мучительной позе вопросительного знака. И из земли – изогнутый лист в форме вот-вот-прямо-сейчас-укушу кобры. И рядом с ядовитой её головой – доверчивый увядающий серый цветок, худенький такой, бледненький такой.
За садом – маленький парк с животными. Там Петра Алексеевича встретили выпуклые удивлённые глаза плавающих в пруду рыб и отворачивающиеся утки. Только чёрный лебедь подплыл близко и всё тянулся длинной шеей и красным, словно окровавленным клювом к сморщенным старческим рукам.
А потом извилистая аллея, с одной стороны ласково дотрагивающаяся до опущенных плеч розовыми цветущими бутонами, с другой – царапающая щетинистыми листьями неизвестных кустов.