По окончании обеда, новоприбывших, выстроенных в фаланги, повели в Умный Дом для распределения и наречения; Юма же, доставили по новому адресу проживания, в дом Шала Безропотного.
Шал, юноша хлипкого телосложения, протянул Юму руку.
– Привет, шатун!
– Вообще-то меня как бы Юмом назвали, – новый сосед в ответ руки не подал.
– Шатун, слово не обидное, – Шал опустил ладонь.
– А какое?
– Скорее, страшное.
Юм огляделся по сторонам. Простое убранство. Стол. Два стула. Часы-ходики. Двухъярусная кровать у стены. Чудна̀я люстра с подставками для свечей, с которой до самого пола свисали цепи. Два окна. В простенке между ними глубокая ниша.
– Почему страшное? – спросил Юм.
– Загадочные вы, существа. Да ты садись, – Шал указал на стул. – Всех нормальных людей на поезде сюда привозят, а вы неизвестно откуда появляетесь.
– Слушай, – Юм присел, – да что это за место вообще?
– Нормальное место, – Шал вытащил из кармана огарок свечи. – Жить можно. Если порядок не нарушаешь.
– Какой на фиг порядок?
– Расскажу, – Шал вставил огарок в залитый воском подсвечник, – слушай. Каждый тут своим делом занят. Есть цеха – мусорщики, огородники, городовые… Мы с тобою жестянщики. Все работают с восьми до шести. Каждый седьмой день – выходной. В этот день мы моем и чистим город. До пяти часов вечера. После – личное время.
– Да. Весёлая жизнь!
– Я не жалуюсь.
Смеркалось. Шал чиркнул спичкой, зажёг огарок.
– У вас что, света нет? – спросил Юм.
– Электричества мало. Оно только для палок городовых.
– Знаю. Меня такой штукой вырубили ваши сволочи.
– Драться нельзя. Ругаться нельзя. За это положены наказания, – флегматичным тоном провещал Шал.
– Какие наказания?
– Разные. А городовые – не сволочи. Они за порядком следят.
– А что ещё у вас нельзя? – Юм презрительно щурился.
– Опаздывать. Режим нарушать. Лениться. Болтать лишнее. Если часто нарушать правила, случится самое страшное – из дому на ночь выгонят.
– Вот как? – шатун рассмеялся. – А что у вас можно-то?
– Работать. Соблюдать порядок.
Юм скривился. – Слушай, а если просто сбежать из вашего сраного города?
Шал побелел. Руки его задрожали. – Тихо! Закройся! Об этом даже думать нельзя, не то чтобы вслух говорить. А если…
– Что, если?
Пол качнуло, как при землетрясении. Подсвечник на столе подпрыгнул. И Юм снова услышал голос. Не такой громовой, как в Умном Доме, не такой раскатистый, как на Вокзале. Этот голос был тише и мягче, но точно также звучал словно бы отовсюду.