Работа у Чака была непроста и в физическом, и в моральном плане. Днем, пока светит солнце, он ездил по Новому Петербургу, проверяя догадки и опрашивая свидетелей, все время находясь в напряжении, ожидая, что очередной свидетель на самом деле окажется подозреваемым. Вечером же, а иногда и не смыкая глаз до самого утра, он выстраивал теории, примеряя те или иные паттерны поведения на личность потенциального преступника. Он работал усердно и перерабатывал, хотя никто его об этом не просил, и он с этого ничего не имел. Просто по-другому он не мог. Но он знал, что организму необходим отдых, поэтому каждую пятницу он приходил в бар, садился на свое насиженное место, выкидывал все мысли о работе и заливал освободившееся пространство алкоголем вперемешку с рефлексивными мыслями и самобичеванием. Смешать, но не взбалтывать. Он знал, что нужно будет опять проговорить это на сеансе психотерапии.
В принципе, ему нравилась его работа. Она была опасна, порою неблагодарна. Ведь из благодарности он получил лишь вычурный бело-золотой плащ и псевдо высокий статус в обществе. Псевдо – потому что он знал, и чувствовал спиной, с каким презрением и ненавистью его бурят взглядом сидящие в этом баре маргинальные посетители. Но они ничего не посмеют сделать, потому что знают, что такой плащ просто так не достается. И все, что им остается – это бессильная ярость.
Нравилась ему эта работа, потому что он знал, что несмотря на все презрение низшего класса к нему, и неприязнь его к классу высшему, он служит на благо людей, ради всеми любимой стабильности и безопасности. Пускай она ему иногда казалась слишком настырной, но она была необходима. Нравилась ему эта работа еще и потому, что порой он думал, что работает не для общества, а вопреки ему. Он представлял себя суровым родителем, воспитывающим нерадивого ребенка, когда каждый встречный лезет с советами, как это лучше сделать. Такими советчиками были индюки из управления, которые милостиво предлагали дела, со своим приклеившимся намертво надменным видом, тыкая толстым пальцем в голографические проекции заданий.
Вот поэтому он и сидел в этом забытом богом и самим Сенатом месте, категорически отвергая все советы коллег о том, что человеку такого статуса следует проводить время только в заведениях высшего общества. С претенциозными шторами, претенциозными картинами на стенах с антикварной претенциозной лепниной. Не сказать, и что это место было ему по душе. Он порою сам удивлялся, почему он раз за разом предпочитает этот гадкий бар обычным заведениям с чистыми окнами и средней выручкой. Будто некая часть его нутра не останавливаясь ныла и скреблась о стенки, пока он не удовлетворял ее прихоть и не шел пятничным вечером все той же проторенной дорогой.