А тут снова требование тёмных сил – устранить Лермонтова, который всё более становится духовным и идейным наследником Пушкина…
Люди Бенкендорфа рыскали по Пятигорску, прислушивались к тому, что говорят о гибели поэта, и только страхом можно было прекратить расползающиеся слухи о том, что Лермонтов коварно убит.
И в те дни в Пятигорске произошла ещё одна весьма странная смерть, правда, уже не, якобы, на дуэли, а вот, якобы, так вот просто…
Почти вслед за Лермонтовым в Пятигорск приехал лечиться и отдыхать профессор Московского университета врач-клиницист Иустин Евдокимович Дядьковский (1784-1841). Лермонтовых он знал и прежде, а потому привёз от бабушки поэта Елизаветы Алексеевны письма и посылку.
Когда убили Лермонтова, Дядьковский естественно проявил внимание к случившемуся и как врач, как коллега, присутствовал во время осмотра тела Барклаем-де-Толли. Он сразу усомнился в том, что выстрел сделан во время дуэли. Его смутил ход пули. И конечно профессор, используя свой авторитет, сделал ряд заявлений о необходимости более тщательного расследования. И возможно смог бы добиться своего, да вот беда, тут же «по оплошности» принял «слишком большую дозу лекарства» и умер.
Ну а свидетели или свидетель, по крайней мере, один свидетель был, правда, не из знати, а из самого простого сословия, а потому предпочёл молчать, ибо стоило только раскрыть рот, и сатрапы Бенкендорфа отправили бы его вслед за Лермонтовым и Дядьковским.
«Летописцы» дуэли более всего нажимали на то, что Лермонтов, де, буквально затравил несчастного Мартынова. Надо же, при всех сказал красавице, Эмилии Верзилиной:
– Остерегайтесь, к вам приближается горец с большим кинжалом!
Ну конечно же за такое надо убивать и немедленно. Ну конечно же подобное непереносимо, конечно же это оскорбление страшное…
А Васильчиков и вовсе цинично заявил впоследствии: «Если б его не убил Мартынов, то убил бы кто другой; ему всё равно не сносить бы головы».
Вот такая вкратце приключилась история в Пятигорске в середине июля 1841 года, ну а подробно, даже очень подробно с важными и неопровержимыми доказательствами мы поговорим в соответствующих главах, поскольку настала пора поставить точку на безобразном пасквиле, кочующем из книги в книгу волею авторов, приверженных так называемому ордену русской интеллигенции и полагающими, что та история, которой надо кормить массы, есть, по словам Льва Николаевича Толстого, «ложь, о которой договорились историки».