Как поезда, шли дни и ночи,
Росла Транссиба магистраль —
Страны огромной позвоночник…
И, среди прочих, инженер
В село приехал Петухово.
Там каждый первый – старовер,
Не доверявший жизни новой:
«Зачем железка, дескать, нам?
Подохнут куры ведь от дыма,
Смутит скотину шум и гам.
Давай-ка рельсы двигай мимо!»
А мужики-то все – кремень!
Упрешься – не было бы бунта:
Они ж привычны целый день
Ворочать многопудье грунта.
Поворотили в этот раз
И городского инженера.
А в папке у него приказ
И план масштабного размера.
Ему толкуют: «Выход прост.
С бумагой спорить, братец, глупо.
Но так ли, сяк десяток верст —
Начальство ж ведь не смотрит в лупу…»
И магистраль вдали легла
От староверов с хитрым словом,
А станция (не близ села!)
Осталась в картах Петуховом…
По транссибирскому пути
Неслись, кипя, года прогресса.
И стала станция расти
Со звонкой скоростью экспресса.
При станции поселок рос,
И в дни войны, покинув лоно,
Стал городом под стук колес
На фронт идущих эшелонов.
Указ Президиума дал
Ему названье Петухово.
Родился город, возмужал,
Годиной закален суровой.
И стало как-то не с руки,
Чтоб то село звалось как город:
Из Петухово в Петушки
Его переназвали скоро…
По рельсам песнь летит гудком,
Стучат сердца в колесных сплавах,
А город крепким позвонком
Стоит в хребте стальном державы.
Кумач вывешивал на щеках
По Петрограду февраль-злодей.
Толпа хлестала свои бока
Хвостами хлебных очередей.
Мечтами грелись: весна идет!
Монарх отрекся – вся власть тузам!
Тысячелетний ломался лед,
Мосты вздымались руками «за».
Братанья всюду – и на фронтах,
О, как же радостна та пора!
Да только воздух уже запах
Предвестьем дыма и топора.
Так долго зрело вино свобод
В подвалах тюрем и крепостей,
Что без разбора крушил народ,
Не слыша собственный хруст костей.
Отец – на сына, и дочь – на мать,
Ржавели кровью родной ножи…
Чтоб было правнукам что снимать
На черно-белые пленки лжи.
Навстречу волнам эмиграций
И волнам северного моря
(А в рундуке лежал Гораций,
С Басё и Ведами не споря),
Навстречу огненному шторму,
Где жаром книг дома согреты,
Где, придавая грязи форму,
Морзянкой пуль неслись декреты,
Он шел подтянутым фрегатом,
Открыто флагами сигналя
О том, что дорого и свято,
Что навсегда в его скрижалях.
Погон оторванные крылья
Вросли в расправленные плечи.
Отозвалось творимой былью
То слово, что казнит и лечит.
Святым Георгием крещенный