Пока они толклись у крана голышом, с папкой в руке проследовала фрау Ольга, мельком глянув на голых мужчин. Марк старался мыться и следить за бельём таким образом, чтобы не обращать внимание соседей на своё обрезание. Позже он подумал, что не могло такого быть, чтобы никто ничего не заметил. Но и тогда и после никто ничего не говорил. Обувь обработали уксусом, и она какое-то время пахла кислым. С охапкой мокрых вещей в руках они шли босиком по бараку получать спальные места. Им даже не верилось, что после стольких дней ночёвки вповалку под открытым небом, иногда даже под первыми лёгкими дождями (а у Марка ещё и после переезда в теплушке с места сдачи в плен) наконец-то можно будет прилечь на настоящую кровать с пружинами и тощим матрасом, плохоньким одеялом и даже подушкой. Это было невиданной роскошью. В комнате было даже пару тумбочек, в которые класть пока было абсолютно нечего. Развесили мокрую одежду на спинках кровати и стали понемногу знакомиться. Все оказались медработниками из разных частей. Марк был единственным врачом, но пока он не имел понятия, хорошо это или плохо. Самые повышенные требования, разумеется, будут предъявлены врачу, и спросят с него тоже больше, чем с остальных. Но в случае, если он докажет на деле свою квалификацию, то, возможно, и какие-нибудь маленькие привилегии у него тоже могут появиться, но думать об этом было несколько преждевременно. Возможно, спокойнее быть простым фельдшером и выполнять распоряжения врача, не беря на себя никакую ответственность. Но Марка никто не спросил, кем бы он хотел быть в данной ситуации. Судьба просто дала ему шанс. За свою квалификацию Марк был абсолютно спокоен, он мог бы подтвердить её перед любой комиссией. Если только никто не докопается до его еврейства, у него появлялся реальный шанс если не выжить, то хотя бы ещё немного пожить.
Зашёл Серёга, держа в руках ведро с кашей. Ещё один человек, вошедший с ним, держал миски с ложками и нарезанный хлеб. Все получили по миске каши и куску хлеба, а также наказ присматривать за своими мисками и ложками. Каша была проглочена моментально, несмотря на то, что оказалась слегка подгорелой и недосоленной. Но на это уже никто не смотрел, все настолько соскучились по еде, что могли бы съесть любое блюдо, от которого перед войной воротили носы. Ощущение хорошей сытости отсутствовало, для этого требовалось проглотить ещё пару таких обедов, но хотя бы отступила сосущая тяжесть в желудке.