Ровно до тех пор, пока не вступила в пубертатный период. Вступила я в него, к слову, поздновато (по версии все той же статистики) – к пятнадцати годам. Случайно или нарочно, но жажда самостоятельности, независимости от мнения мамы-папы, стремление вставить свои решающие пять копеек по всем детским и недетским вопросам, совпало у меня с порой первой влюбленности.
Его звали Антон. Энтони. Разница у нас была всего полгода, но учился он уже на класс старше, и это выглядело так… статусно. Мне повезло – серой мышкой я не была, поэтому обратить его внимание на свою персону труда не составило. Мы стали встречаться. И то ли мальчики переживают период взросления жестче, то ли мой Энтони был подпорченным яблочком, то ли я не умела проявлять чувства от слова совсем, но наши отношения нельзя было назвать простыми.
Казалось бы, зачем ссориться, из-за чего? По факту же конфликтовали мы бурно на любом ровном месте. Один такой момент имеет для меня особое значение, поэтому часто всплывает в памяти. Гораздо чаще, чем хотелось бы.
Троллейбусная остановка. Ссоримся. В шестнадцать лет обиды – острее ножа, слова – хуже грязной тряпки по лицу. Любая размолвка по поводу и без – конец света, не меньше. Мосты сжигаются в момент.
От злости или отчаяния ударяю ногой в тяжелом ботинке по остановке. Толстенное стекло и – вдребезги! Как?..
– Не поранилась? – он, озабоченно.
– Я… я не хотела. Я не специально.
Отделение милиции. Сидим, ждем родителей – несовершеннолетние же. Разбор полетов неизбежен. Грядет хорошая взбучка. И домашний арест – очень возможно. Все это будет, но потом. А пока мы просто сидим и держимся за руки. Будто и не было совсем недавно никаких ножей, тряпок и концов света.
– Что это у тебя? – Антон достает из моего капюшона кусочек толстого стекла с паутинкой трещин. Улыбаюсь и бережно прячу «сокровище» в карман, чтобы потом убрать в шкатулку и хранить много-много лет.
В шестнадцать лет мосты сжигаются в момент. И в момент возводятся снова…
Через два месяца после этого случая меня не стало. Опять поссорились. Он ушел, хлопнув дверью. А я достала из шкатулки этот чертов осколок и вспорола себе вены. Как положено – вдоль, лежа в ванне с теплой водой.
Хотела ли я умирать? Да нет. Была уверена, что Антон вот-вот вернется, увидит, успеет. Не вернулся. Не успел.