Как-то раз Вика, ожидая с работы мужа, приготовила старую раскладушку на выброс. Сосед, вернувшийся раньше, не вписался в зауженный проход и, сотворив приличный грохот, «головой упал в чужие двери». Недолго думая, он схватил раскладушку, провинившуюся в незапланированном эквилибристическом пируэте, и вышвырнул в растворенное кухонное окно, выходящее в августовские заросли Коврового переулка. Она, полураскрытая и выцветшая, всю осень живописно маячила средь увядающей природы этаким исхудалым одногорбым верблюдом – вплоть до первого снега. Снег возродил ее в виде сказочной избушки, и теперь она бередила истощенное столичной жизнью воображение питомцев коммуналки фатаморганой забвения и покоем соборного праздника.
В необъявленных «боевых действах» всего больше допекало воровство. Начиная с медной мелочишки и кончая не припрятанными надежно дорогими безделушками. Верка этим не занималась – она благосклонно предоставляла возможность делать это своему мужу, благо это решало проблему ежеутренней опохмелки наиболее бескровным для семейного бюджета методом.
Вообще, это был странный союз. Недаром народ, перефразируя русского классика, утверждает, что только счастливые союзы одинаковы, несчастливые – отличаются выраженным своеобразием.
Бывший спортсмен Толя, – для повседневной жизни ненормально узкой конституции, – мелкоголовый, в минуты пьяных откровений горделиво вставал в позу и, громко стуча себя по тщедушной и, судя по постоянному кашлю, туберкулезной груди, заявлял: «Я – джуда!». Он был склонен не только к эпатажу – и по совместительству прирабатывал вокзальным вором-карманником. По причине вычурности своей судьбы он страдал ярко выраженным комплексом неполноценности – и носил очки с простыми стеклами в толстой роговой оправе, производя на посторонних людей впечатление ложной интеллигентности. Эти внушительные, на пол-лица, окуляры помогали ему в его промысле, облегчая необходимые доверительные знакомства. После каждой его смены ведерко для мусора, которое «коммунары» опорожняли по очереди, ломилось от серпастых и молоткастых корочек и рваных пустых бумажников. После Веркиной реплики о Дюймовочке освобождаться от компромата вокзальные «спецы» стали осторожнее.
Верка, веснушчатая, круглолицая, с ретушированными пуговицами колючих глаз, дочь благовещенского мясника и сестра зека-поножовщика была воплощенным лидером. И у нее была характерная фигура, свойственная женщинам, лечившимся гормонами по поводу бесплодия: узкий таз и громадные груди. Этакое подобие героини «Полета над кукушкиным гнездом».