Сердце, которое помнит - страница 2

Шрифт
Интервал


– Ну вот опять, – пробормотал дядя. – Когда это закончится? О чем я говорю? Что́ мальчишка твоего возраста может знать о любви?

Какой ответ хотел услышать дядя? В самом деле, что́ может знать о любви двенадцатилетний мальчишка?

Ничего.

Или совсем мало.

А может, больше, чем кажется дяде?

На этом, к моей досаде, наш разговор оборвался. Я бы с удовольствием слушал дальше. У дяди замечательный голос. Если он начинает рассказывать, я забываю обо всех дневных заботах. Когда я был совсем маленьким, дядя мне пел и я засыпал.

Мог ли я знать, что все дядины недосказанности – лишь начало куда более длинной истории и что, когда мы доберемся до конца, я наконец-то пойму все то, о чем он неделями пытался мне рассказать? Разными способами: порой словами, а порой без слов.

На следующее утро дядя начал рассказывать мне о своей младшей сестре, что уже было необычным.

Он лежал на кушетке, накрывшись легким одеялом. Я подложил ему под голову две подушечки. Потом заварил дяде чай и уселся на пол рядом с ним. Глаза у дяди были закрыты, а рот открыт, словно он уснул. Дождь прекратился. Щебетали птицы. Я думал, что напрасно сижу здесь, когда мог бы спуститься во двор и накормить кур. В этот момент дядя прошептал мое имя.

– Бо Бо, ты здесь? – спросил он.

Я взял его за руку. Я часто так делаю. Рука была мягкой и теплой. Дядя улыбнулся, не открывая глаз. Я крепко держал дядину руку. Ему это нравилось, особенно когда он уставал или не мог уснуть.

А нынче он уставал часто. Главным образом по утрам. Иногда я думал, что дядя заболел, но он всякий раз советовал мне не беспокоиться понапрасну. Это просто вопрос возраста. Человек, которому под восемьдесят, время от времени чувствует себя усталым, только и всего. Не знаю, так ли это. Мне пока двенадцать. Дядя – единственный восьмидесятилетний из тех, кого я знаю. Во всяком случае, кого я хорошо знаю.

Какое-то время мы с ним молчали. Во дворе ветер гнул стебли бамбука, и они скрипели. Вокруг нас с жужжанием вилось несколько мух. Из соседнего двора вкусно пахло готовящимся карри.

Его сестра обладала большим сердцем и была самой красивой из всех известных ему женщин. Конечно, за исключением его жены и матери. У нее была изящная, грациозная фигура танцовщицы, необыкновенно выразительные глаза и смех, способный согреть сердце.