Затем отец Иоанн вышел в сад, тут же православный люд окружил его. Ему пришлось встать на нижнюю ступеньку крыльца, и тогда люди стали поочередно подходить к нему под благословение. Особенно много подходило женщин, каждая рассказывала о своем горе, спрашивала совета. У той муж пьяница, у другой детей нет, у третьей какая-то неизлечимая болезнь. Отец Иоанн всех благословлял, всех утешал и давал надежду.
Когда батюшка садился в коляску, чтобы ехать на пристань, люди, столпившись вокруг, не хотели отпускать его. Многие хватали руками колеса, иные пытались прикоснуться хотя бы к краю его ризы, некоторые бросали в коляску письма, записки о поминовении, пакеты с деньгами. Из толпы слышалось: «Голубчик ты ненаглядный, помолись за нас, грешных!». И когда экипаж все-таки тронулся, верующий народ долго бежал за ним по дороге.
– А ведь и правда, удивительный батюшка, – думал Павел, шагая по той же дорожке, по которой когда-то коляска увозила отца Иоанна. – Ведь сестра Нюра после встречи с ним перестала заикаться. А он всего лишь погладил её по головке.
Дорожка вывела Павла к вокзалу, теперь он пошел городскими улицами и вскоре оказался перед домом с вывеской: «Лебедевъ. Обувь на заказъ». В доме, видно, еще только просыпались. Зайдя в мастерскую, Павел увидел, что его друг Венька лежит под одеялом, сладко потягиваясь. Венька был родом из-под Кадникова, квартировал прямо в мастерской.
– Рано ты встаешь, крестьянская твоя душа, – говорил он Павлу, одеваясь. – Давай-ка вместе чайку попьем. Сейчас самовар поставлю.
– Ладно, я сам поставлю, ты давай умывайся да молись, – отвечал Павел, доставая из котомки завернутый в холщевую тряпицу пирог с картошкой. Венька махнул рукой:
– С этими молитвами мне родители во как надоели, а тут еще ты.
За чаем Венька, с аппетитом уплетая сочные ломти, говорил:
– Сегодня хозяин со всей семьей на Всенощную идет, завтра у них в церкви праздник. И нас раньше отпускает. Давай с тобой сходим в Народный дом, там интересное будет.
– Театр, что ли, будут показывать?
– Нет, речи говорить будут. Ссыльные, да из местных кто-то. – Венька перешел на шепот. – Ты, Паша, никогда не думал, почему так по разному люди живут: у кого дом такой, что в нем заблудиться можно, да прислуга, а кто работает всю жизнь, не разгибается, а живет в избенке тесной. Вот нам какое жалованье положили? Шесть рублей в месяц. А сапоги тебе за сколько продали?