Потом пара лет галер менеджмента, отчетности, консалтинга, имиджвайзинга и еще нескольких крайне идиоматических понятий, суть которых я с облегчением из себя выдавил, стоило мне увидеть объявление о наборе труппы в новообразовавшийся театр. Зарплата – в полтора раза меньше, чем на предыдущем месте работы, не смутила. Мой внутренний человек как-то очень автоматически поставил галочку напротив пункта «послать ко всем чертям кино и все за ним причитающееся по выходным», и зажил дальше, как ни в чем не бывало.
Теперь я был… очень странное название у должности, в общем, лицом труппы. Так уж получилось, что я в один прекрасный момент начал задавать тон спектаклям. Переговариваться со сценаристами, спорить с продюсерами, и чуть ли не драться с режиссерами по поводу будущих спектаклей. Меня бы уволили в два счета, если бы не выяснилось, что после моих правок, изменений и переписываний, бессонных ночей и сотен телефонных и живых споров, да что там говорить: доходило чуть ли не до вырывания друг у друга волос, спектакли получались… лучше. Статьи в прессе словно соревновались по качеству и размеру дифирамбов, которые пихали в них авторы. Залы переполнялись. Театр смог вскоре перестроиться, увеличиться, приукраситься. Вновь заблистала медь на поручнях лестниц, засияли улыбки гардеробщиц и начали переливаться перламутром пуговицы у швейцара на входе.
Ни один день мой не был расписан – с рождения не могу, не умею и не хочу учиться планировать. Но каждый последующий промежуток в 24 часа как-то сам собой членился на составные части, каждая из которых логично дополняла весь мой жизненный путь, после чего запускался, планомерно и неумолимо прокручивая стрелку на часах с семи утра до девяти, а то и десяти вечера, когда я возвращался домой.