– Юрец, гулять пойдёшь? – Петров держал в руке свежесломленную от какого-то дерева ветку.
«Для „баночек“ палка», – догадался я.
– Что, в «баночки» пойдёте играть?
– Н-н-ну да. Щас Л-л-лавреша ещё сюда подойдёт. Мурый с Храмовым уже ушли, – он сильно заикался на согласных «н» и «л».
– На «точке» будете играть?
– Н-н-ну да. Мурый уже там. А мне сказал: «Сходи за Юрцом». Я ему говорю: «Сегодня суббота, он к бабке поедет». А он говорит: «Может, не поедет, сходи». Ты же поедешь, да?
После каждого предложения он громко шмыгал носом. Простыл, наверное. А ещё, говоря со мной, Петров совсем на меня не смотрел, всё его внимание занимала ветка. Он деловито превращал её в классную биту для нашей общей любимой игры. Старательно обламывал тоненькие веточки и снимал длинными лентами нежную кору. Кидал всё себе под ноги.
– Да, – вздохнул я совсем не по‐детски, – еду к бабушке.
Именно сегодня мне не хотелось никуда ехать. Про намеченную на этот день игру я ещё с вечера знал, а сегодня как раз погода это позволяла. До этого почти всю неделю лили дожди и почему-то как раз к вечеру, когда мы уже были дома и с досадой смотрели в мокрые оконные стёкла, с неохотой делая за столом домашку. Сегодняшнее утро было замечательное вдвойне – оттого что не надо было идти в школу.
– Н-ну да, вижу, – он кинул взгляд на две матерчатые сумки, плотно набитые буханками чёрного и белого хлеба, которые стояли у моих ног. Я их охранял, пока отец выкатывал из сарая наш мотоцикл. – Жалко. Я же говорил Мурому. А он: «Давай, сходи за Юрцом…» – пробубнил Петров, явно выставляя напоказ свою догадливость и неразумность нашего друга Мурого.
– Да, жалко.
– Что ж ты сумки в пыль поставил, я их только постирала! – это мама моя. Вышла из дома в своём коричневом плащике и синем спортивном костюме под ним. Она всегда ездила к бабушке в этом спортивном костюме – он тёплый.
– Здрасьте, тёть Нин, – поздоровался с моей мамой Петров.
– Здрасьте. И чего ты тут напоросячил, Серёжа?! – ответила ему она, грозно насупив брови и начав оббивать пыль со дна сумок.
Петров, стянув с ветки последний лоскуток коры, громко втянул соплю носом.
– Н-н-ну ладно, Юрец, пойду я, – и пошёл. В левой руке – белая палка со снятой корой, в правой – та самая кора. Убрал за собой Серёжа.
– Я завтра приеду. Вечером, – уже вдогонку крикнул я ему, снабдив свои слова интонацией одновременно надежды и сожаления.