– Нет.
– С ней-то что не так?
– Хмурая слишком.
Он говорил на языке славян, но с эдаким, грассирующим «р» и лёгким приглушением звонких согласных. Такое произношение свойственно немцам, на слух воспринимается очень приятно: мелодично, но без лишней итальянской протяжности, энергично, но без чрезмерной округлости англичан. Это и привлекло работницу бара и насторожило её. Она покинула зону его личного пространства и, совершая по столешнице круговые движения мочалкой, с дистанции ухмыльнулась:
– То есть, на завтра ты избранницу ещё не наметил?
Хипстер, наконец, пригубил «Маргариты». Он сделал это безразлично к внешнему миру, не выныривая из того, где изъясняться принято молча. И был краток:
– Я ищу.
«Ах, ты ищешь!..» Девушке надоело, видимо, раскачивать его. Она окинула искателя притворным уважением и отдалась уборке уже полностью, попутно задев его за выступающий возраст:
– Мне сорок лет, нет бухты кораблю…
– Это не про меня, – поднял Хипстер глаза, – это строчка из одной русской поэмы. – Внезапно он обнаружил не только умение складывать отдельные слова в целые фразы, но и горячее желание объясниться, спрятанное, впрочем, за стену усталости от множества подобных объяснений. Готовясь сказать, он как будто делал над собой усилие, как воспитанный без мужчины в семье школьник, который вынужден взять на себя проступок разгильдяя с задней парты. – Я… Понимаешь, я ищу… идеальную.