Радиковскийн пришёл к Одинцову в тот день, когда обнародовали Высочайший Манифест. Дверь ему открыл сам профессор.
– Не удивляйтесь, Виктор Петрович, – перехватил он недоуменный взгляд Виктора. – Без прислуги мы нынче: Дуняша отпросилась. Говорит, брата её мобилизовали. Что ж, пусть простится. Вы не стесняйтесь, проходите.
В одной руке профессор держал свежий номер газеты, в другой – только что снятое пенсне. На переносице профессора Виктор заметил оставленные пенсне вдавлинки. Он перевёл взгляд и увидел стоявшую в дверях своей комнаты Татьяну. Та смущённо кивнула на его приветствие и отошла к окну.
Они прошли в кабинет профессора. Пригласив Радиковского сесть, Одинцов тяжело опустился в кресло. Снова, нацепив пенсне, профессор стал вслух зачитывать из газеты, опуская некоторые слова и целые куски:
– Божиею милостию Мы, Николай Вторый, Император и Самодержец Всероссийский, Царь польский, Великий князь Курляндский и прочая, прочая, прочая…
Объявляем всем верным Нашим подданным:
…Вынужденные, в силу создавшихся условий, принять необходимые меры предосторожности, Мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровью и достоянием Наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров. …
Ныне предстоит уже не заступиться только за … обиженную родственную нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ея среди Великих держав…
Постучав снова снятым пенсне по странице с опубликованным Манифестом, профессор спросил:
– Что вы думаете обо всём этом?
Радиковский замялся. Профессор продолжал:
– Впрочем, можете не отвечать. Я догадываюсь…
В это время из соседней комнаты донеслось:
– Папа! Виктор Петрович! Подите сюда! Глядите! Что там происходит?
Из окна хорошо было видно, как сверху по улице двигалась чёрная толпа. Кто-то держал в руках хоругви, у кого-то угадывались булыжники или просто палки.
– Погромщики, – глухо сказал Одинцов. – Сейчас лавки и магазины грабить станут. Немецкие лавки.
И действительно, толпа вдруг остановилась, повернула вправо. Было видно, как летят и сыплются на брусчатку осколки стекла; толпа хлынула внутрь – и оттуда полетели на тротуар товары, мебель. Высочил приказчик и, как был в жилете, без пиджака, побежал, скрываясь во дворах.
– Какое безумие. Это же безумие, – прошептала Татьяна. – Наши-то немцы чем провинились? Разве Густав Карлович, у которого Дуняша покупает булочки, виноват в войне?