Стратегическая /ир/рациональность против таутентики. Поворотный момент к новейшей триаде политологии - страница 5

Русь еще не явила миру всех смыслов, которые способна и должна снискать, и коими еще предстоит поделиться – тоном отнюдь не учительственным, не непогрешимым будто с амвона, а скорее дружеским, как подобает тому быть меж равными. И значит, ее пакистановление скорее неизбывно продолжается, нежели близко к завершению. Но не стоит брезговать иными из наиболее ярких и «плотных», пусть небесспорных, этапов становления или перехода, среди коих выделяется Советский. Возможно, постижение его роли и вкушение его цивилизационно-культурного задела станет для Руси и всего мира примерно тем же, чем стал Византий Ромейский для Эллады, поздней Римской империи (бифокально-дуумвиратной) и всех им наследующих либо противящихся. Русь, надо сказать, ни то, ни другое, но – словно бы восполняющее третье, надстоящее, одновременно служа образом вмещения и превосхождения дихотомии Востока-Запада прежде пакибытия да к оному.

Отчего-то с детства не терпел примитивных, буквалистских ассоциаций. Видимо, с того времени, как школьный психолог пытался убедить нас в том, что (а) мыслить человек способен только словами, (б) а если еще и образами, то – с прямой привязкой не далее и не глубже «корова – молоко». Разумеется, сознанию упрощенческому (а вместе пытливому, жаждущему скорых плодов без посева и мелиоративных трудов) свойственно ожидать объединяемости всех грандиозных тем, стечения всех столпов в единую и прочную архитектонику. Но сейчас не о том; хотя и об этом в свое время речь пойдет.

Не правда ли, естественное и, в известной степени, комфортное состояние вызывает легковесное и малообязательное созерцание историко-феноменологического ряда: сталинизм, голод, репрессии, доносы, лысенковщина, ретроградность, противостояние с Западом и передовой мыслью… Впрочем, не успев до конца развалиться по результатам поспешного покаяния за, как оказалось, не содеянное, Страна еще долго будет провоцировать гнев и обвинения в реваншизме самими попытками осознать: а в чем же каяться-то призывали – и кто? С одной стороны, добросовестный историк, тщательно изучив «факты» и сличив «даты», без труда совместит сии два измерения, под занавес щегольнув манерой отказывать не только «контрфактическому» (заднечисленной сценарности как изразцу грубых фантазий, самому по себе источнику досужих конспирологий), но и всякому сослагаемо-сослагательному в праве иметь место.