По плану восстания, охрану гауптвахты несли трое араваков – руководителей аравакской секции Дарав. В свое время под гауптвахту приспособили две стандартных комнаты. Спереди отгородили общий коридор, в котором разместился караул, а в двух укороченных комнатах размером три на четыре метра – камеру для комсостава с четырьмя койками и камеру для рядовых с четырьмя двухэтажными нарами. Сейчас в камерах «губы» размещалось пять и шесть арестованных.
Скрипко с удивлением обнаружил у входа в «губу» не троих араваков, как предусматривалось планом, а четверых, двое из которых были ему не знакомы.
– Как дела, Гуанакар? – осведомился Скрипко у секретаря аравакской секции Дарав.
– Все нормально, товарищ Скрипко, – ответил туземец, – арестованные ведут себя тихо.
– А что это за незнакомые товарищи с тобой? – осведомился вожак Дарав.
– Это мой старший брат Картоган, – указал Гуанакар на одного из незнакомцев. – Он командир взвода в гвардии. Только вчера прибыл на рейсовом корабле в отпуск с Кубы. Я его посвятил в наши планы. Он нашему делу вполне сочувствует. И с ним прибыли еще трое воинов из его взвода. Я их тоже привлек.
Члены бюро Дарав поздоровались с незнакомцами. Огнестрельного оружия у них не было, но на поясах висели внушительного вида испанские мечи.
– Ты должен был меня проинформировать, прежде чем привлекать новых людей к нашему делу, – попенял Гуанакру Скрипко.
– Так времени совершенно не было! Готовились к восстанию. Я подумал, что обстрелянные бойцы для нас лишними не будут.
– Ну ладно, ты говоришь, привлек четверых, а я вижу только двоих. Где остальные двое? И где Каманур? Он должен быть с вами.
– Член бюро секции Каманур дежурит в караулке. Я подумал, нужно следить за дверями, а то, как бы арестованные не отперли двери изнутри. Арестованные – очень умные и серьезные люди. А двоих новичков я отправил на ту сторону корпуса следить за окнами, чтобы арестованные не перепилили решетки.
Гуанаркар очень высоко ставил всех мартийцев, а перед их арестованными руководителями он вообще испытывал трепет, переоценивая их возможности.
Разговаривая с Гуанакаром, Скрипко лихорадочно соображал, что же делать в изменившихся обстоятельствах. Планом предусматривалось, что он и Мамыкин входят в камеру и четырьмя обрезами из восьми стволов кончают всех арестантов. Скобелкин в это время расстреливает из пистолета троих араваков. Затем они перезаряжают обрезы, входят в другую камеру и кончают всех там. После этого Скобелкин относит обрезы в цех, чистит их и кладет на место. Скрипко и Мамыкин остаются у гауптвахты объясняться с проснувшимися мартийцами.