– Повезло! – вдруг сказал венецианец Джандоменико через стол от неё, принимая от Хуана огромное блюдо с жареными в оливковом масле осьминогами. – Надо же, чтоб в первый… Нет-нет, синьорина, не пытайтесь поднять, оно тяжелое! Я подержу, а вы возьмёте…
– Ещё чего! – отрезала вилланка Леонор, сверкнув глазами. – Вы что, думаете, я совсем слабачка? Да уж почище всяких неженок буду!
На этом она попробовала отнять блюдо. Справедливости ради, оно действительно вряд ли было таким уж неподъемным, да к тому же она перед этим украдкой погладила свою странную пентаграмму, а ведь амулеты могут быть сильными. Но Джандоменико не собирался позволять усомниться в своей мужественности и продолжил жонглировать блюдом, стараясь держать его подальше от худеньких ручек своей визави.
– Женщинам тяжелое всё равно лучше не поднимать, – высказался он.
На этом Леонор, которая уже вскочила, стараясь сохранить свою хватку на блюде – её соперник вознамерился попросту его поднять так, чтобы при её небольшом росте ей было не дотянуться – сощурилась и подбоченилась.
– Тяжелое, вот как?! А ведра ты, товарищ дорогой, носил? А корову доил?
Наследник дома Фальер не нашёлся что ответить, и в зале воцарилась тишина: видимо, и остальным не меньше Исабель хотелось услышать, что ещё доводилось делать вилланке.
– А дрова рубить и хворост носить тебе доводилось? А, – она перевела дыхание, и на ещё детском личике отразилось торжество, – ружья заряжать и стрелять?
Из уст присутствовавших вырвался общий вздох, и начался пандемониум.
– Ружья?! – аж взвизгнула Алехандра. – Прямо настоящие? Ты их щупала?
– И стреляла? – это от Катлины: глаза фламандки были круглы, что блюдце.
– Я стрелял из аркебузы, – важно сообщил всем и никому конкретно Франц. – Но из лука удобнее.
– А я стрелял из пушки! – отпарировал обидевшийся Джандоменико. – Что там эти ружья!
Леонор, до того наслаждавшаяся успехом своего заявления, такое пропустить никак не могла.
– Знаю я ваши пушки, – небрежно заявила она. – И что, по человеку будете из пушки палить?
– По человеку, – вдруг раздался очень серьёзный и тихий голос, – теперь стреляют из самолётов, с воздуха.
Они все умолкли и как по команде посмотрели на вдруг заговорившего старшекурсника. А он сидел неподвижно, лицо его было бледнее бумаги, и даже показалось, что его тёмные кудри подернуты пеплом.