– Что делать дальше? – задалась вопросом толпа. – Наверное, надо купить цветы.
– Я уже купила. Я пойду побуду с мамой.
Лиза села в машину и стала наблюдать за движущимся к администрации кладбища черным комом, разморенным жарой:
– Мася, может, ты подождешь меня здесь? В последнее время ты часто нервничаешь, и я не хочу, чтобы из-за этого тебе стало плохо.
– Я тебя одну не оставлю. К тому же, – вздохнула она, – он тоже был моей семьей, нашей семьей. Хоть он и долбоебушка, но мне надо с ним попрощаться.
Лиза впервые за день рассмеялась, и слезы ее скользили по щекам. Протянув руку через подлокотник, она обняла маму, нежно поглаживая ее по спине, и сквозь оконное зеркало увидела, как к зданию администрации подходили бывший свекор со свекровью и брат Жени Ваня.
– Петровы приехали. Нам надо идти.
Они поправили волосы и направились к приглашенным. В маленьком кирпичном здании Лиза встала позади всех и наблюдала за тем, что происходит у стойки информации. Она не видела свою свекровь с того дня, как сбежала от мужа в день своего рождения три года назад. Ни большие солнцезащитные очки, ни платок, аккуратный повязанный на черном каре, не могли скрыть ее извилистых морщин и седину. В своих тощих, еле держащихся за жизнь руках она несла пластиковый штампованный пакет, и платок, которым время от времени протирала мокрые линзы очков. Лиза не понимала, что происходит, и почему церемонию задерживают. В здании было душно, небольшой вентилятор гонял горячий воздух, и ей становилось дурно. Свекровь что-то говорила администратору, но Лиза не могла разобрать ни слова. После она поставила пакет на ресепшен, аккуратно развернула его и вытащила из него бело-голубую, увитую иероглифами урну. «Что с этим делать?» – всхлипывая, спросила она. Лиза застыла на месте и, зажав рот рукой, подавила крик. Все вокруг поплыло, и что есть мочи и так же сомкнув рот ладонью, она выбежала на раскаленную площадку и громко, навзрыд разревелась. Все ее тело сложилось пополам, и на полусогнутых она обвивала себя руками и старалась не упасть на землю. Сзади нее подбежала мама и, схватив и уткнув ее разгоряченную голову, прижала к своей груди и в панике всхлипывала: «Доченька, милая, доченька…» Она еле сдерживала предательские слезы, подкатывающие к горлу и скребущие его, и постаралась поддержать Лизу. Впервые Лина поняла предел ее боли, и отчаяние и грусть за несчастное дитя раздирали ее материнское сердце на части.