Джем с ужасом наблюдал, как катер сползает в проем ворот, а Зуб все не может запустить двигатели. Не услышал он их рев и тогда, когда под пронзительный визг девочек катер вывалился наружу и начал кувыркаться. В окнах, кружась, замелькала поверхность планеты, сменяясь обрывками облаков.
Облака мелькали чаще и становились гуще, пока не заняли все пространство. Из глубины белого тумана проявился силуэт стража с десятком стальных щупалец и головой главного управляющего. Голова мерзко улыбалась и попеременно говорила голосами его друзей:
– Баловство все это… У тебя теперь убежища нет… Поймают нас… Все было раньше… А потом уже времени не было… Тебе здорово повезло…
Голоса сливались в неразборчивый гул других голосов, а силуэт стража расплывался, превращаясь в постепенно исчезающую фантасмагорию непонятных образов. Но это уже не было воспоминание – это был сон.
Сквозь трещины наверху внутрь грота вливался солнечный свет и яркими пятнами ложился на неровные стены. Джем открыл глаза и некоторое время разглядывал каменный потолок.
Никого, кроме него, в гроте уже не было. В догоревшем костре тлели почти погасшие угли, на его камне у очага стояла тарелка со вчерашней кашей и лежал на листе запеченный корень местного растения.
Джем поднялся с лежака и, размявшись парой физических упражнений, принялся за еду. Каша у Ивы как всегда удалась – разваренный мох, сдобренный нектаром лилий, был сладким и ароматным. А вот корень мокрянки – как всегда никакой, то есть совершенно безвкусный, как его не готовь. Единственная от него польза – в сытности, он надолго давал силы для работы, какой здесь всем хватало.
Покончив с завтраком, Джем отправился к ручью недалеко от грота, чтобы вымыть тарелку. У ручья Мила полоскала в проточной воде посуду и негромко напевала грустную песню с непонятными словами. Она любила петь эту песню, еще в детстве услышанную от матери. Та говорила, что это колыбельная на древнем языке ее народа, но слов даже она уже не понимала. Только бабка Милы их знала, но переводить ни за что не хотела, будто боялась чего-то.
Услышав шуршание камешков, скатившихся по склону из-под башмаков Джема, Мила обернулась.
– Добрут, – поприветствовал ее Джем и поставил свою тарелку к остальной, пока еще грязной, посуде.
– И тебе, – ответила Мила.