Банапал, усмехаясь, присел за письменный стол, высеченный из базальтовой глыбы, быстро и нервно стал царапать острой палочкой по мягкой, податливой глиняной табличке: «Я, Банапал, сын великого Асархаддона, царь Ассирии, царь царей, царь четырёх сторон света и всего живущего на земле, в страхе и печали терзаю свою душу – великий и могучий царь горных пустухов Канишка пошёл на нас войной». Банапал не сдержал смеха, представив, как будет потешаться Замбатал, читая на пиру эту шутливую табличку. Да, надо не забыть приписать: горе нам!
Банапал приписал.
В покои, кланяясь и глядя в пол, вошёл распорядитель забав Булбакал:
–– О, величайший, всё готово. Вельможи собрались.
Банапал отпил глоток вина из серебряного кубка, бросил в золотую вазу палочку для письма. Впереди была жгучая забава – предсмертные судороги в сладостных конвульсиях жены и дочерей Канишки, непонимающий взгляд карлика Асота, когда ему объявят волю великого и его бледность, перед мучительной казнью, а потом и сама казнь – карлик будет хрипеть на колу, давясь кровью.
Представив всё это ярко и отчётливо, Банапал вскочил с сиденья, пошёл прочь из опочивальни, но вдруг задержался в дверях, нашёл взглядом неграмотного и немого прислужника Огоба (вырвали язык, чтобы не взболтнул лишнего, слыша столько тайн!), приказал, раздражаясь:
–– Огоб, собери таблички на полках с указами и отнеси их в цех обжига, а оттуда в архив!
Когда шаги величайшего стихли, Огоб, разогнувшись, вздыхая, собрал с полок таблички с новыми указами и законами, увидев на столе исписанную свежую табличку, присоединил её к общей стопке, и понёс в цех обжига. Оттуда табличка с «великим царём Канишкой» перекочевала в архив – пира в честь ограбления Иудеи не случилось – пришла весть, что вспыхнуло восстание знати в Вавилоне, и Банапал, торопясь лично расправиться с бунтарями, совсем позабыл о шутливой записи… И никогда уже о ней не вспомнил…
*****
Наше время.
Санкт-Петербург. Институт древней истории Академии наук РФ.
Аудитория зачарованно внимала соискателю докторского звания. Этот волевой, высокий, сорокалетний красавец, в идеально сшитом костюме, горячась и сверкая глазами, размахивая указкой перед плакатами с картой археологических раскопок на севере Ирака, всего несколько лет назад освобожденном от банд террористов, буквально зачаровывал публику и коллег-историков из оценочной комиссии.