>Картину сквера и в нём маленького идущего человека, который почему-то вдруг, как-то неловко спотыкается, падает на скамейку и замирает.
>И всё, мозг опять отключился снова белое пятно, опять боль в затылке. Одноногий скривился от отчаяния.
>Машина удалилась, уехали глаза, забрав надежду, что-то вспомнить.
>Одноногий очнулся от встревоженных голосов. Несколько человек держали его за руки, кто-то поднял упавшие костыли и заботливо подсовывал их под мышки. Сосед сухой старичок с плешивой сединой на голове, поддерживая несчастного, отчаянно картавя речь, произнес:
>– Эй, Трофим, подай Трухану горячего, а то бедняга опять к небу подался. Видать давно у него кишка, кишке шиш показывает.
>Трофим, мужик с большими, как лопата руками, говорит себе под нос:
>– Пустое.
>Он в очереди первый. Хватает в охапку своими здоровенными ладонями две миски, ложки, хлеб. Толпа поворачивает свои головы в сторону одноногого, Трофим уже народу:
>– Это не голод. Он часто таким бывает. Протянет голову к небу, и замрет так на одной ноге, как одинокая коломенская верста. Ни костылей ему не надо, ни другой, какой опоры. Странно так стоит, будто к небу привязанный.
>Старик не унимается, начинает спорить:
>– Э, Трофим не скажи. Пустой желудок всегда к Богу тянется, а как только наполнишь его сразу к земле, как магнитом, бац и сел. Так, что Трухан давно в небеса хочет, вот и разговаривает с Богом. На пустой живот с ним о многом поговорить можно.
>Трофим подошел к одноногому, протянул миску с горячим, вложил ему в руки хлеб и ложку.
>Повернувшись к старику с глазами упрека, сказал:
>– Ты, Федя с полными мозгами, улыбаешься, шутишь, Иногда вместо крови, в вены вино заливаешь. Живешь, одним словом. Прошлое, настоящее, все с тобой. А у него память вырезана. Тут ни с Богом, ни с чертом встретится, не суждено.
>Одноногий заковылял с обедом прочь от толпы. Ему с трудом удавалось удерживать горячую похлебку и костыли. Приловчившись удерживать локтевым суставом костыль, и свободной рукой тарелку, он добрался до небольшой скамейки.
>Трофим и дед Фёдор, смотрели ему в след, но никто даже и не подумал, чтобы помочь инвалиду. В этой среде, заведено лишь глазами, сожалеть и помогать.
>Одноногий поставил рядом костыли. Без всякого аппетита принялся за обед.
>Три месяца Фрол не мог разбудить память. Только больница больно резала ему сознания, и больше ничего, пустота.