Пока Чеслав всё это думал, принимал решение и укреплялся в том, рассказ закончился и разговор на какое-то время затих. Еврей-предатель и эта Магдалена обессилели от переживаний и исповеди, или что там на самом деле было, а «Словек», чертов и непонятно откуда достанный для сегодняшней акции идиот, размяк и проникся кажется точно так же, как час назад жил желанием убить и одной только предстоящей казнью. О Господи, с кем только приходится работать! Ничего, с этим то он разберется! С искренне блестящими от слез глазами Чеслав встает, походит к «молочнику», обнимает его и говорит с дрожью в голосе, что всегда был уверен в его порядочности, ведь на самом деле давно заочно знаком с ним и его работой. Что так и сказал на собрании перед отбытием сюда и конечно же – во всех правдивых и точных подробностях передаст страшную историю его и пани Магдалены, будет его заступником и уверен, что хоть пан Гжысь конечно и поступил против долга и приказов, но соратники поймут его, ибо он поступил именно так, как и любой из них в этой ситуации. Конечно же – обнимает после и Магдалену, выражает сочувствие настигшим ее бедам (довольно искреннее, впрочем – и шлюхе такого не пожелаешь), и вместе с сочувствием – надежду и веру в лучшее. С удовлетворением отмечает, что все присутствующие кажется ему поверили. И Магдалена, и «молочник», который кажется и рассчитывал, в тайне надеялся именно на такую реакцию, а уж этот идиот «Словек» (как только тот попал в дело?!), так вообще – готов чуть ли не разрыдаться от умиления. Идиот и есть идиот, и рано или поздно кончит соответственно. Дальше – обращается к «молочнику». Пан Гжысь конечно понимает, что они должны переночевать тут и поэтому он, «Круль», просит дорогого пана о следующем. Пусть вернется в дом, сообщит хозяину, что приехали гости из Варшавы, соратники, что с ними полностью объяснились и они теперь должны переночевать. Ну, неужели же пан Штыблер откажет? Конечно нет. Вот тогда они с удовольствием и поужинают со всеми вместе, и еще многое обсудят, конечно! Только вот перед этим, пока пани Магдалена и хозяева будут накрывать на стол, он просит пана Гжыся пройтись с ними в какое-то недалекое и тихое место. Они должны обсудить с ним что-то очень важное, переданное старшими и касающееся планов по его дальнейшей службе, и вот тут уже точно не должно быть даже пол уха лишнего, а не то что уха. Ах, пан Гжысь не собирается продолжать, должен ныне заботится только о Магдалене и просто еще не успел сказать об этом… Что же – это во многом и понятно, и его право, конечно… Но передать-то они всё равно должны – пан ведь знает процедуру, и приказ есть приказ. И кто знает – может лучше ему как раз и познакомиться с планами во всех подробностях! А вдруг именно в том, что ему хотят предложить, он увидит возможность продолжить службу патриотическому делу и одновременно позаботиться о пани Магдалене? Всё это Чеслав произносит настолько искренне и убедительно, и выглядит сказанное так логично и видимо настолько соответствует скрытым надеждам и желаниям лживого еврея-предателя, что и тот, и Магдалена, кажется полностью ему поверили. Деньги с собой? А, ну и отлично, он может уже прямо сейчас отдать их, чтобы утром, в попыхах и сборах не забыть, с отчетом же они посидят глубоким вечером, после ужина. Пусть пан идет, а они со «Словеком» ждут его. И когда воодушевленный, похожий на большого ребенка «молочник» и вправду удаляется с Магдаленой в дом, Чеслав смотрит ему вслед и думает, что надежда оглупляет человека больше, чем страх, а вера в лучшее слепит, делает слабым и в конечном итоге обрекает на гибель. И если он сам хочет продолжать жить и делать дело, выкручиваться во всевозможных, неотвратимых и в одном, и в другом ситуациях, то эту мысль надо хорошенько запомнить и усвоить…