В то же время другой приятельнице я пообещала вещь одну подарить, уже ненужную мне. А когда она, обрадовавшись, согласилась, стало жалко отдавать даром. То есть, поднималась буря в стакане воды. Не понимала, что это уловки врага – он потешается над моими воровством и скупостью. Раньше я благотворила и деньги всегда водились, а стала жадничать – они улетали, как в пропасть, непонятно куда.
И вот когда заболела, поняла – это расплата за грех удержания чужого. Господь открыл – наказана за воровство – болезнью. А за не смирение и осуждение – тем же грехом, который осмеяла. Почувствовала по воле Всевышнего, как этот грех присвоения – мучителен, соблазнителен, входит в кровь и плоть, и нет сил с ним бороться самой… И заплакала горько от такого прозрения. Это же болезнь. А недуг разве судится? Больным был мой начальник, а не уголовником. Еще по Божьей воле поняла – любой грех – недуг. Не стоит с легкостью вешать ярлыки на чужие поступки. Больных не высмеивают. А если и осуждают, то сами заблудшие, мнящие себя здоровыми… И вот после, как только начнут о ком-то судачить, говорю: «Да не он плохой человек, а болезнь плоха, которой страдает. Не смеяться надо, а молиться о его спасении».
– Перестали сами-то судить? Как мне это знакомо, знаете ли!…
– Нет, еще сужу. Но, слава Богу, Он сразу дает знать – заболеваю. Тогда льется из сердца скорбное: «Господи, прости!» Об этом мне и хотелось рассказать православному писателю, чтоб о настоящей печали и слезах написал – о грусти скорбного покаяния…
Вдруг Татьяна увидела, как слезы заискрились в глазах говорившей. Тихие, скупые, таяли на лице, и оно светлело, светлело, словно писалось прозрачной, нежной, неземной акварелью. Морщинки разглаживались, глаза оживали. Печально повисшие уголки губ, распрямлялись и все лучилось в гармонии просветления. И Татьяна впервые, всем сердцем, ощутила скорбную музыку души, сокрушенной настоящим раскаянием…
Нет, не ту щемяще-музыкальную, красивую грусть, о которой говорила вначале. А настоящую симфонию беспомощно мятущегося сердца, ищущего Бога и стремящегося к Нему в своем очищении… И странно… Ее сердце тоже возрыдало. Возвращаясь домой, она все время шептала про себя «Господи, прости все мои грехи вольные и невольные». Слезы медленно сбегали из глаз, словно незваные, робкие, обездоленные гости. Ей казалось, что даже природа догадалась, как она греховна, а вот она только сейчас поняла это, осознала. И не сама, а по милости Божией. О, сколько еще будет таких сокрушений на истинно-христианском пути у православной души по неизреченной любви Господней!