Он и Она меня всему научили: где надо делать свои дела, что грызть тапочки плохо и что хорошие собаки играют не в обувь, а в мячик. Это они научили меня разным словам, я раньше ничего не знала и не могла ни о чем рассказать. У них дома было два больших меховых зверя (их зовут кошки), и они меня сначала не любили и били больно по мордочке, а я их боялась. Но потом мы подружились, я таскала их за хвост (это очень интересно!), а они не сердились.
Я любила так жить. По вечерам Она ложилась к Нему на колени, я ложилась на колени к Ней, а мохнатые звери устраивались рядом, и мы смотрели интересное в большом окошке. Она называла это «телевизор», а Он – «проклятый ящик», но я не поняла, почему. Было очень-очень уютно, и Она говорила, что меня любит. Она это говорила еще кошкам и Ему, а Он – только Ей и иногда мне, когда Она не слышала. Нам было хорошо. А теперь я скучаю.
Лада беззаботно носилась по парку. Мне все время казалось, что встреча мохнатого песьего лба с окрестными деревьями неизбежна, – но каждый раз случалось чудо и могучие стволы предусмотрительно отпрыгивали с траектории собачьего полета. Я бы тоже с радостью носилась, пугая деревья,– но человек почему-то так глупо устроен, что все время все усложняет. Вот и теперь я, вместо того чтобы радоваться весне, искать под заборами мать-и-мачеху и наполняться до краев вкусной прохладой, стала вспоминать.
Как я думала, развод дался мне легко. Я с удовольствием, как подросток, пробовала самостоятельную вольную жизнь, которой мне, вышедшей замуж в 18, не досталось. Мне было забавно искать съемные комнаты, знакомиться с соседями, уговаривать хозяев, что мой довесок в две кошки и собаку совсем не навредит обстановке, искать подработку, пересчитывать деньги и думать о покупке собственной машины. Но изредка свербило как-то противно в районе живота, как в детстве, когда делаешь что-то плохое и боишься, что мама узнает. Иногда по вечерам мне не хватало стука по компьютерным клавишам (хотя на одинокую звенящую тишину мне с моей соседкой-бардом жаловаться не приходилось), было жалко всех смешных прозвищ, которые мы с Антоном давали друг другу, а теперь они стали ничьи, было обидно за нашу коллекцию кошачьих статуэток, с которой я теперь не смахиваю пыль по утрам, было жаль запланированных поездок, в которые мы так и не успели съездить, – и было больно за нашего нерожденного ребенка.