Дверь мне открыла мама, она еще не ложилась.
– Ну как? – спросила мама.
– Да! – отмахнулась я по возможности легко. – Можно было не ходить.
– А платье у тебя почему задом наперед надето?
– А… Это фасон такой, мам…
– Ясно, – мама поправила бирочку фирмы, вылезшую впереди у ворота. – А глаза заплаканные – тоже фасон?
– Мам… Я с Сашей рассталась.
– Я поняла, – мама тяжело вздохнула. – Если бы меня попросили проползти от дома до Красной Площади на коленях, я бы проползла, лишь бы только это случилось. Девчонка твоя совсем растерянная какая-то в этот раз. Знаешь, лучше никакого отца, чем такой.
– Мам, ты серьезно?
– Серьезней не бывает. У ребенка совсем разорванная душа, вашими компромиссами разорванная. Спокойно рассуждает про папиных «теть»! Ну что это! Лена! Базовые ценности в душе, по крайней мере, должны лежать по полочкам. Это – любовь, а это – гадость, это – верность, а это – подлость. Понимаешь?
– Понимаю, но ненавижу это твое «по полочкам»!
– Скажи по-своему.
– У каждого свои полочки… – вяло попыталась поспорить я, хотя знала, что мама права. Просто не надо это так протокольно выговаривать вслух.
– Нет! Нет, Лена! Открой Библию!.. Если не веришь – открой Коран, почитай Конфуция… Люди ли это сами написали, или кто-то пришел и сказал это – неважно! Важно, что там все одинаково, в сущности, написано – про главное! Хочешь полочками назови, хочешь – заповедями, хочешь законами человеческими…
На мамин громкий голос вышла полураздетая Варька.
– А я заснула, когда ты сказала, что сейчас приедешь.
– Поехали, – я подошла к ней, обняла.
– Нет уж, – вздохнула мама, – с таким фасоном платья ты оставайся здесь.
У меня быстро пронеслась мысль, что красок у меня с собой нет, к утру нареванные глаза отекут, так что за завтраком я не буду очень компрометировать маму перед Игорьком своей молодостью.
– А как Павлик?
Мама улыбнулась.
– Маленькие детки – маленькие бедки. Большие детки… Глупостями не надо заниматься, рвать не будет.
Я легла вместе с Варькой на старом кожаном диване, в библиотеке, которая когда-то была папиным кабинетом. Дочка заснула сразу, а я, обняв ее, пролежала до утра, пытаясь вспомнить хоть одну молитву. Я помнила начало «Отче наш» и конец молитвы оптинских старцев – «научи меня молиться, надеяться, верить, терпеть, любить и прощать».