– Господи! – всплеснула руками женщина. – Откуда же ты такой перемазанный?
– Шел через лес, – неопределенно сказал Оленин. Не самое подходящее время, чтобы вступать в пересуды – сейчас бы тяпнуть полстакана водки для расслабления да и спать! – Увидел, костер в лесу горит, вот и решил потушить, – показал он на свои прожженные брюки.
– Да где же ты огонь-то нашел? – недоверчиво спросила Маруся. – Ведь несколько дней дождь шел. Все в грязи! Ладно, проходи, чего уж тут. – И уже строго, как и подобает рачительной хозяйке: – Только не натопчи здесь у меня, разувайся вот тут! – показала она на небольшой коврик у входа. – А то ведь я сегодня все вымыла.
– Хорошо, – легко согласился Герасим, проходя в коридор.
По телу прокатилась приятная расслабляющая теплота, как будто бы в родной дом пришел. Нужно будет как-то решать с этим отшельничеством, не век же куковать на глухой заимке. Уж больно народ нынче неспокойный пошел, могут когда-нибудь и голову отвернуть.
Все произошло само собой, как это случается между супругами, прожившими бок о бок не один год. Чтобы договориться, хватило всего-то полнамека, и после того, как он смыл с тела дорожную пыль, босым, не стесняясь собственной наготы и худобы, направился в спальню, Маруся уже ждала его на мягких пуховых одеялах распластанная. Клюнув ее в пухлые губы, Герасим аккуратно, как если бы опасался причинить боль, взгромоздился на ее сдобное тело и, обхватив ладонями ее плечи, медленно вошел, хищно наблюдая за тем, как она, закрыв глаза, глубоко вздохнула и прикусила нижнюю губу. Будто избавляясь от страха прошедшего дня, от всех переживаний, что накатили на него за прошедший вечер, Герасим, не зная устали, двигался на ее сытном, будто бы сдобренном сливками теле. А когда истома, зародившаяся внизу живота, на какое-то время заставила его замереть, он расслабился и что-то прорычал в раскрасневшееся ухо Маруси.
Некоторое время они лежали неподвижно: Маруся, пренебрегая неудобствами, как если бы опасалась спугнуть обрушившееся на нее счастье, терпеливо держала на себе костлявое, но такое тяжелое тело Герасима; а тот, будто бы уснув, наслаждался теплотой и запахом женской кожи, также не желая шевелиться.
Наконец Маруся открыла глаза.
– Я думал, что ты умерла, – негромко произнес Герасим, разглядывая разрумянившееся женское лицо.