– А ты понимаешь по-шумерски? – спросила Аматтея Малика.
– Да, господин!
– Значит, ты сможешь ему переводить, что я буду говорить?
– Ну, конечно! Я жил в детстве в соседнем селении и часто навещал Уту. Так что я могу с ним общаться, потому что достаточно хорошо знаю его язык.
– Тогда переведи ему, что я рада его видеть и что очень хочу посмотреть храм, за которым он присматривает!
Малик перевёл слова Аматтеи и, выслушав, что сказал в ответ старик, обратился к лидийке:
– Уту приглашает тебя пройти в его храм.
Считавшийся последним из живых шумеров рассказал Аматтеи очень много интересного. Из его рассказа следовало, что за храмом бога Ану присматривали ещё его предки, и это происходило на протяжении сорока поколений его семьи. И почти всех своих предков даже с незапамятных времён он помнит по именам, и что некогда в этом храме они были главными жрецами, но это было давно, уже тысячу лет назад, когда остров населяли исключительно одни шумеры. Также Уту поведал, что храм богу Ану возвели четыре тысячи пятьсот семьдесят лет назад, и об этом сохранилось предание, записанное полторы тысячи лет спустя.
Старик провёл Аматтею и Малика к храму, вернее, к тому, что от него ещё сохранилось. Это был полуразрушенный средних размеров трёхступенчатый зиккурат, сложенный из сырцового кирпича. Со всех сторон его обступали финиковые пальмы. В ста шагах от него журчал родник. Перед главным входом в храм на постаментах возвышались два человекобыка – шедду. Примерно такие же, какие сейчас охраняли ассирийские и вавилонские дворцы и культовые сооружения. Внутри многое тоже напоминало нынешние месопотамские храмы, и это было неслучайно, потому что и в религии, и в культуре, и особенно в архитектуре шумеры привнесли очень многое в более поздние цивилизации Ближнего Востока, и если уж на то пошло, то они оставили в них свой неизгладимый след.
Старик зажёг три факела и два из них передал Малику и Аматтеи. Они прошли в главное помещение, где располагались алтарь и скульптура верховного шумерского бога. Он изображался в виде могучего мужа с рогатой тиарой на голове и с пастушеским посохом в правой руке. Скульптура этого бога была настолько древней, что от времени полностью почернела, а кое-где покрылась сетью трещин и потрескалась.
Аматтея с интересом стала рассматривать рельефы на стенах. Они были ещё допотопные, грубо высеченные, с искажёнными пропорциями, и отражали мифы древнего и уже мёртвого народа. Тут были и боги, и герои, включая Гильгамеша, и его закадычного друга Энкиду, и процессии с жертвоприношениями, и много-много ещё чего изображалось.