– Вы же знаете, Кетлин, это против нашей веры!
– Но она лжет! Я положила масло на тарелку, где лежало мясо!
– Ничем не лучше. Это запрещено у нас.
– Тут сам Папа Римский не разберется. Какая бестолковая религия!
– Вы говорите дерзости. Занимайтесь вашей работой, – сказал Мендель и сел к роялю.
– А я что делаю? Скатерть белую стелю к вашему шабису!
– Хватит пререкаться, вы мешаете мне играть.
– Мне необходимо говорить с кем-нибудь.
– Вам платят за работу, а не за разговоры. “У короткого ума длинный язык” – подумал он.
– Старуха ворчит и придирается. Мясо, молоко, тарелки! Разобью всю посуду, и конец!
– Не посуду, а веру вы разбиваете! – заявил Мендель, отвлекшись от нот.
– Я раньше вела еврейские дома, где мясо и масло уживались в одной тарелке!
Менделю это показалось забавным, он рассмеялся. Кетлин заявила, что на дурацкий кашрут ей наплевать. Мендель развеселился еще больше.
– Я не намерена слушать насмешки от евреев! Предупреждаю о своем уходе за неделю!
– Ерунда. Никто не смеется над вами. Терпение, и вы освоитесь с нашими привычками.
– У вас у каждого свои привычки. Один соблюдает шабис, другой – нет!
– Делайте, как хочет моя мать, этого будет достаточно.
– Я не понимаю ее тарабарщину. Пусть говорит по-английски, как христианка!
– Если у вас такое на уме, вам лучше здесь не оставаться! – рассердился Мендель.
– Я ухожу немедленно!
– Вы не имеете права!
– Имею! Можете оставить себе мою зарплату!
Звонок в дверь прервал приятную беседу. Явилась Вера Ревендаль с намерением пригласить Давида выступить с концертом в их землячестве. Затем пришел Давид. Приглашение было с радостью принято. Нечаянно брошенное Верой замечание о ее родине, городе Кишиневе, напомнило Давиду о пережитой трагедии. С ним сделалась истерика. Уняв племянника, Мендель собрался уходить.