Марк тотчас поднялся на стук и, заглянув в окно, произнес:
– Балашовский барин… – и ушел на улицу.
– Кто такой? – спросил я.
– Тут в Балашове, тоже вот на лето флигель снял у священника… В пяти верстах отсюда деревня Балашове…
– Барин тоже… – сказал староста: – только что сумнительность есть в нем…
– Какая же? в чем?
– Да так, то есть без твердости безо всякой, – объяснил староста. – Господин не господин… а бог е знает… он и добер и всё… а чтобы настоящего…
Староста еще не закончил речи, когда в отворенной двери показался Марк, пропуская впереди себя балашовского барина.
Это был, как я потом разглядел, человек лет сорока, казавшийся гораздо старее своих лет. Какая-то изношенность и вместе с тем беспрерывная нервная раздражительность составляли довольно резко бросавшиеся в глаза черты его физиономии. В небольшой черноватой бородке и в длинных, за уши зачесанных, волосах пробивалась сильная седина. Одет он был весьма прилично, хоть и небрежно; чистая рубашка была не застегнута у ворота, и галстука на нем не было, а шляпа была измята самым беспощадным образом…
– Радостию бы рад, – говорил Марк: – да невозможно!
– Ведь дождь прошел… Сегодня праздник… – говорил ему барин.
– Гости-с! Крестины!.. Милости прошу…
– А! – оглядывая гостей, весело проговорил барин, – всё старые знакомые… Мое почтение! – раскланялся он со мной.
– Всё старые! – поднявшись, проговорили гости. – Здравствуй, Ликсан Ликсаныч.
– Здравствуйте, здравствуйте, друзья любезные, – влезая на уступленное старостой место, говорил барин. – Здравствуйте… как поживаете? Нет ли чего хорошенького?
Говорил он это, очевидно, иронически. Крестьяне, также улыбаясь, отвечали ему:
– Слава богу… помаленьку!
– Ну и славу богу! Простили Ивана-то?
Барин, сказав это, поставил локти на стол и опустил усы на сжатые кулаком пальцы рук. Ответа он ждал, как-то искоса посматривая на крестьян. Я не знал, почему это делается, но видел, что сидевшие за столом крестьяне медлили ответом.
Барин тоже молчал, постукивая кулаком по своим усам.
– А? – вопросительно промычал он еще раз.
– Он, Ликсан Ликсаныч, сам пошел на мировую…
– За много ли?
– На полштофе помирились.
– Отлично! А голова-то зажила?
– Кой подживает, кой не…
– «Кой не»… – повторил барин и, обратись к Марку, произнес: – ты что ж не угощаешь водкой-то?..