Небольшой перерыв, чтобы напиться воды. А потом показалась опушка. Лес закончился. Этот переход отнял у нас чуть более четырех дней, что оказалось не так долго, как я полагал.
Выйдя из-за череды осин и лип, мы поняли, что время близится к вечеру. Уже совсем скоро сгустятся сумерки.
– Знаешь, – проговорила Хилда. – А ведь мы никогда не заходили так далеко на запад.
– Мы никогда не были дальше леса, – я кивнул. Эти слова сестры заставили меня почувствовать… то, что я бы мог описать, как волнение. Прежде мы шагали по дорожкам, которые уже видели, миновали места, которые посещали, хотя бы в самом детстве. Но теперь знакомые пространства остались за нашими спинами. А впереди лежало нечто совершенное новое.
Скоро опустились сумерки. Деревья вокруг, преимущественно платаны и ивы, негромко шелестели богатой листвой. В этот раз мы не увидели Млечного Пути из-за множества облаков, снова покрывших небо. С наступлением темноты я ощутил липкое и скользкое прикосновение знакомого каждому человеку, я уверен в этом, чувства, именуемого страхом. Страх или тревога, в общем, я не на шутку взволновался, видя деревья и кусты, что опускаются во мглу. А ведь где-то здесь нам с сестрой придется остановиться на ночлег. Быть может, стоит попросить Хилду пройти подальше. Мы покинули опушку леса меньше часа тому назад и, по-прежнему, не удалились на достаточное расстояние, чтобы я мог чувствовать себя спокойным.
Тревога мистическим образом нарастала. Я не смог бы объяснить, в чем именно заключается причина. Наверное, все дело в образе того убитого оленя, который не собирался выходить из головы. К утру должно стать лучше. Главное, суметь заснуть в эту ночь.
Мы продолжили брести в сумерках. Хилда вдруг остановилась на месте, схватила меня за руку и прошептала голосом испуганным и встревоженным.
– Кей… Ты чувствуешь это?
– Что именно? – спросил я.
– Мы здесь не одни…
Я огляделся. Мурашки побежали по коже от ее слов.
– Не одни? Что ты имеешь ввиду?
– Здесь кто-то еще… Вон там!
Хилда указала куда-то за моей спиной. Я обернулся, моментально. То, что я увидел в следующее мгновение, вызвало у меня приступ дрожи. Ибо от тени сгустившихся вечерних сумерек отделилась некая субстанция, еще черней, чем даже тень. Она шевелилась, субстанция была живой. Более того, она, постепенно, приобретала форму, очертания существа о четырех лапах. Глядя на нее, я почувствовал, как колени мои подкашиваются. А потом у этого существа вспыхнуло два кровавых глаза. Тут мы с сестрой поняли, что стоять на месте и бездействовать ни к чему хорошему не приведет, и понеслись, что есть мочи, куда подальше от этой ужасающей тени с двумя горящими в сумерках глазами.