Признаюсь, что некоторым из наших, хотя бы тому же Ивану Г розному, это особенно хорошо удавалось.
После Ваших блестящих разоблачений нет больше смысла для меня оставаться в подполье вместе со всякими синявскими и прочими амальриками. Скинув маску, мне теперь будет легче продолжать дело отцов по растлению русского, а заодно и французского народов. Почту за честь быть в одной компании с еврейским недорослем Бродским. Правда, не знаю, заслуживаю ли: он-то семилетку закончил, а я нет.
Князь Андрей Болконский“».
Ещё одна совсем небайка — жанр которой трудно идентифицировать, но, тем не менее
Композиторская байка №4
(Про «что такое хорошо и что такое плохо»)
Её рассказал Филипп Моисеевич Гершкович на своей московской квартире на улице Остужева, а Марк Ильич Пекарский слушал, запоминал и записал всё это по возвращении домой на улицу Ленинский проспект (тоже в Москве):
«Вы должны быть не только ударником, а „не пишущим композитором“, „не теоретизирующим теоретиком“… А то, что Вы занимаетесь ударными – это Ваше личное дело».
«Очень много людей теперь играют „хорошо“. Они стоят в очереди с подносом за своим музыкальным обедом. Говорят, что за последние 30-40 лет играть стали лучше. Может быть, технически и лучше, но возьмём Горовица: утверждают, что он плохо играет. Возможно. Но я услышал у него несколько тактов, лучше которых мне не нужно».
«Музыкантов очень мало. Композитор – это, конечно, музыкант (либо узкий – занимается только своей музыкой, либо широкий – занимается музыкой вообще). Музыковед, пожалуй, тоже музыкант. Исполнитель, за редким исключением, – не музыкант».
«Андрей [Волконский. – М.П.] мог бы очень многого добиться, но он малодушен (не ленив!), чтобы отказаться от успеха. Все люди на земле желают успеха. Эдик [Денисов. – М.П.] не пытается что-то делать – он делает!»
«Я консерватор, но мой консерватизм идёт гораздо дальше».
«Музыку невозможно понять, её можно знать, то есть быть знакомым с её внешней оболочкой. Невозможно понять Бетховена.
Великие музыканты Шёнберг и Веберн поняли Бетховена и, только поняв, создали что-то новое».
«Какой смысл писать музыку для ударных? Это всё равно что готовить жаркое для протеза зубов».
Да. Не очень-то жаловал Филипп Моисеевич мои инструменты. Подтверждение этому нахожу в письме моего старого друга, композитора Виктора Суслина.