В Доме, который каждую ночь становился другим, Симону было хорошо – он и сам становился немного другим после каждого своего ночного похода. Мебели в его комнате стояло немного: крепкая кровать с жёстким матрацем, очень просторная, потому что он любил спать, разбросав руки и ноги, большой полупустой шкаф, в котором совсем немного места занимала его одежда, зато имелось много тарелок и вилок-ложек – он в любое время был готов накормить и приютить тех, у кого не было крова. Несколько матрацев и одеял лежали в сундуке на тот случай, если кто-то останется ночевать… У двери стоял большой коричневый рюкзак грубой кожи, в котором было сложено всё, что могло понадобиться ему в походе, фонарь и большая фляга с водой, которые он закреплял на поясе, и замшевый мешочек оливкового цвета с небольшим запасом еды. Рядом лежало несколько связок прочных верёвок и бечевы. Но главная ценность Симы хранилась в самой глубине верхней полки шкафа – голубая в золотых бабочках жестяная коробочка из-под не им съеденных леденцов.
Коробочку он берёг пуще зеницы ока. В ней находились свисток из наполовину стёртой жемчужины и маленький, с почтовую марку размером, обрывок чего-то, что он так и не смог определить. Похоже, на нём был изображён розовый детский башмачок с застёжкой на пуговицу. Впрочем, этот неровный клочок то ли кожи, то ли ткани, то ли бумаги давно стал таким затёртым и выцветшим, что мало кто разглядел бы на нём хоть что-нибудь. Но Симон помнил каждый штрих, каждый изгиб контура на рисунке, потому что хранил и разглядывал его, сколько помнил себя. Он точно знал – это из его жизни, из его детства. И ещё с детства он хранил в памяти странный стишок. Что означали слова этого стишка, ему было неизвестно, и он часто повторял его, как детскую считалочку – домочадцы все слышали его от Симы, и каждый мог подхватить, если Симон начинал бормотать эти строчки в момент работы или размышлений:
Разрушив замок, мост и страсть,
Освободят от гнёта —
Утратят гибельную власть
Жемчужные тенёта.
Когда погаснут фонари,
Откроют тайну братья,
И после утренней зари
Сестра наденет платье.
Совместное изучение смысла стишка не привело ни к чему – кажется, его просто не было. Особенно смешными казались строчки про сестру, которая наденет платье, когда совсем рассветёт… И только Бабушка Лина говорила: «Если мы не находим смысла в словах, это не значит, что его нет – может быть, мы просто ещё не доросли до понимания…» Она говорила так, обращаясь к Тыкве, умевшей глубокомысленно слушать и выразительно молчать в ответ, отчего все считали её замечательным собеседником.