Ну, как обидно! Мальчишки потом хвастались, что они видели этот самолёт на земле, что из кабины вылез лётчик «в лётной одежде» и разговаривал с ними. Он будто бы сказал, что в моторе у самолёта случился «непорядочек». Слово это мальчишки произносили вкусно, с особым смаком, шумно втягивая вытекавшие изо рта слюни и небрежно сплёвывая их сквозь зубы длинным плевком.
И так люто захотелось мне всё видеть самой, всё знать – где и какая неведомая мне жизнь идёт на земле! Скорее бы вырасти! И стать, может быть, лётчицей, может быть, путешественницей, или ещё не знаю кем, но обязательно видеть города, страны, моря, людей и знать, как живут другие люди.
Сколько же лет мне тогда было? Да, наверное, лет пять или шесть, не больше, а значит, это были годы 1944–1945. Где-то грохотала большая война, но мы о ней знали понаслышке. А село, в котором я жила, называлось Верхние Караси. И почтовый адрес у села довольно длинный: Челябинская область, Чебаркульский район, Непряхинский сельсовет, село Верхние Караси. Это – на Южном Урале.
Моё село – лучшее на свете. И всё-таки манило вдаль. Вот вырасту и уеду в Москву! Я слышала по радио в деревенском клубе сквозь потрескивание далёкий бой часов и густой мужской голос: «Говорит Москва!» По малолетству не сразу я поняла, кто на самом деле говорит, и однажды спросила у старших моих братцев:
– А кто это Москва?
Братцы не на много старше меня, такая же мелюзга, те ещё грамотеи, но для меня являлись непререкаемым авторитетом и относились ко мне снисходительно и покровительственно. Как водится, они обсмеяли меня, объяснили, что Москва – это огромный и главный город страны, а вместо неё по радио говорит дяденька. От меня последовал немедленно вопрос:
– А как дяденька залез в радио?
Братцы снова смеялись и говорили, что голос дяденьки передаётся по проводам из Москвы.
– Видишь столбы с проводами? – показывали они на шеренгу столбов вдоль дороги, уходящей далеко-далеко за пределы деревни. Я радостно кивала головой и думала, что если идти следом за столбами, то можно дойти до Москвы. Как просто! Надо будет как-нибудь попробовать. Дойду до Москвы и на дяденьку посмотрю…
А вот я стала чуть старше. Война закончилась. Прошёл год или два после войны. Помню трескучую уральскую зиму. Утоптанный снег на дороге не хрустит, а прямо-таки взвизгивает, если разбежаться и проехаться на валенках. Предвечерье. Я уже дома. Сижу на полу у печки-«голландки» и во что-то играю. От святящейся раскалённой, неплотно прикрытой дверцы печки приятно исходит на меня тепло; блескучий огонь, видимый сквозь щели, рождает какие-то неясные мыслишки.