– И много вам платили?
– Там почасовая оплата. А поскольку вызывали не каждый день… Но однажды я участвовала в двенадцатичасовом допросе и мне заплатили почти восемьсот евро.
– Ничего себе! – удивилась инспектор отдела кадров. – Так и разбогатеть недолго.
– Мне не удалось, потому что все ушло на операцию для мамы. Мы хотели делать операцию в России, но здесь… то есть в Москве, когда узнали, что мы не граждане, заломили такую цену, что в Италии оказалось дешевле.
– Здоровье, конечно, вещь очень дорогая, – вздохнула кадровичка, – помогло хоть?
– Нет. Мама умерла через полгода. А того, что я зарабатывала, все равно не хватило: даже продали свой дом. А вообще переводчицей я была от случая к случаю, а так работала в ресторане на улице Данте. Это в Милане, совсем рядом с соборной площадью. Почти каждый день по двенадцать часов на ногах – присесть было некогда, а потом еще надо было мчаться в полицейский участок, когда какую-нибудь украинку задерживали за воровство в дорогом бутике…
– Сочувствую, – вздохнула кадровичка и посмотрела на Высокова: – Но, к сожалению, вам откажут.
– Я попрошу лично Николая Степановича.
– Сперанский, к сожалению, не решает. У нас, вы сами знаете, своя служба безопасности. Я приму, конечно, документы, но на всякий случай не надейтесь.
– Я поняла, – улыбнулась Настя, – я уже привыкла к отказам.
Они подошли к кабинету, Владимир Васильевич открыл дверь и пропустил девушку в небольшую приемную.
– Вот здесь будет твое рабочее место. Работы будет немного: обычная секретарская.
– Мне знакома эта работа. Мне придется принимать звонки, переводить их на вас, если потребуется, составлять для вас распорядок дня, вести учет посетителей и звонков, готовить кофе…
Высоков взглянул на часы:
– В десять совещание у председателя городского суда Сперанского. Вы посидите пока здесь, в приемной, если вдруг будут звонить – отвечайте, что в одиннадцать тридцать я буду на месте.
Вернулся он через час и застал в своей приемной бывшего председателя студенческого комитета. Иванов сидел возле неизвестно откуда появившегося низкого столика и пил кофе. Он едва повернул голову, посмотрел на вошедшего Высокого и продолжил свой рассказ.
– …Я предоставляю последнее слово обвиняемому, и тот, волнуясь и смущаясь, обращается непосредственно ко мне: «Ваша честь, я безмерно уважаю вашу неприкосновенность, а потому прошу вынести мне наказание, не связанное с лишением свободы…»