– «Прекрасны Максвелтона склоны…»[3].
Пошатываясь, мимо проходили два человека.
– Подожди! Неправильный мотив! Забудь свои мексиканские песни. Давай заново. Опять не так! – Мужчины остановились. – Жаль, что не умею играть на твоей гармошке.
– Можете попробовать, сеньор.
– Попробовать, черт возьми! Уже пробовал, да она только ржала как лошадь.
– Ну что, сеньор, еще разок «Максвелтона»?
Один из мужчин подошел вплотную к забору, поднял голову и посмотрел в окно.
– Спуститесь, – позвал умоляюще. – Пожалуйста, спуститесь.
Элизабет сидела, боясь пошевелиться.
– Я отошлю индейца прочь!
– Сеньор, я не индеец!
– Отошлю этого джентльмена домой, если спуститесь. Я так одинок.
– Нет, – произнесла Элизабет и испугалась собственного голоса.
– Если спуститесь, спою вам красивую песню. Послушайте, как хорошо могу петь. Играй, Панчо! Играй «Над волнами»!
Песня наполнила воздух испарившимся золотом, а голос окрасил мир восхитительной печалью. Исполнение закончилось так тихо, что Элизабет перегнулась через подоконник, чтобы расслышать последние звуки.
– Теперь спуститесь? Жду…
Дрожа, Элизабет встала и потянула раму вниз, чтобы закрыть окно. Но голос проник даже сквозь стекло:
– Не хочет, Панчо. Может быть, попробуем в соседнем доме?
– Там живет старушка, сеньор. Лет восьмидесяти, не меньше.
– А в следующем?
– Там есть девочка. Тринадцать лет.
– Что ж, попробуем выманить тринадцатилетнюю. А сейчас… «Прекрасны Максвелтона склоны…»
Все еще дрожа от потрясения и страха, Элизабет легла в постель и с головой накрылась одеялом.
– Еще немного, и я бы вышла, – пробормотала она в отчаянье. – Если бы он еще раз позвал, не устояла бы и спустилась…