Как-то раз, будучи в деревне, я убил змею. Я убил её, повинуясь, во-первых, чувству собственного страха, а во-вторых, стадному инстинкту, когда все вокруг – дети и женщины – в панике кричали и требовали от меня решительных действий. И я поступил решительно – как настоящий мужчина. Я убил.
Потом я очень раскаялся. Змея не выходила у меня из головы несколько дней, её изогнутое от боли тело и открытый в немом крике рот. И я понял, что действительно сильный человек не может убивать, ему вообще незачем убивать. Он может убивать только тогда, когда ему или его близким грозит непосредственная, но не воображаемая опасность.
А ещё я увидел, как люди, особенно близкие, и животные сознательно подставляются под мой удар, чтобы я прожил роль палача и понял её. Они жертвуют собой ради меня, ради моего вразумления. Лучше поздно, чем никогда.
Это событие стало последним в цепочке похожих друг на друга случаев, когда я проявлял жестокость и причинял боль, страдания живым созданиям или людям, особенно близким. Благодаря ему перед моим взглядом поднялась во всей своей красе дуальная пара «жертва – палач». Я увидел, как позиция жертвы пронизывала буквально каждое мгновение моей жизни.