Пиромания. Между Геростратом и Прометеем - страница 15

Шрифт
Интервал


– Проходи, сейчас принесу стакан.

В комнате уже сидят трое: длинноволосый ровесник с бэйби, укутанные в складки темноты, завороженно уставились на вращающийся канделябр, заменяющий здесь люстру, и незнакомый мне человек угрюмо курит длинную и явно не табаком забитую беломорину.

Волосы до плеч. Перетянуты бечевкой на лбу. Усы, борода. Вернее, просто не стрижен и не брит. Разница антагонизирующих стилей. Джинсы цвета полинявшего неба. Холщовая рубаха навыпуск. Черная, на швах выразительно вытертая. Глаза внутрь. Даже не внутрь себя, а внутрь чего-то непонятного, непонятого. В То, что с другой стороны Этого. В То, что бок о бок с Этим, но не здесь, что чувствуешь, а не видишь. Весь Там. А здесь так, кусок себя. Блудный ребенок цветов. Цветы еще живы, а детишки уже прокажены. Печальная участь.

Свечи в канделябре, капая воском, вращаются по часовой стрелке, создавая иллюзию движения по кругу всей комнаты, и заставляют предметы, ее населяющие, отбрасывать вибрирующие и плывущие по стенам во власти центробежной силы тени.

Закрутив веревку, на которой подвешен, канделябр движется медленней. Останавливается, чтобы начать вращение в другую сторону, и на мгновенье все вокруг замирает: стол с лампой у окна, массивный резной шкаф начала века, журнальный столик со стоящим на нем бокалом розового содержимого, массивный кожаный диван, два дочерних кресла, стеллажи с книгами, полностью закрывающие одну из стен. И можно не смотреть на них, чтобы понять обреченных быть соседями Шопенгауэра и Рериха, Ницше и Гессе, Бердяева и По, ну и обязательно где-нибудь завалялся Дайсэцу Судзуки, Карлос Кастанеда и Ричард Бах. Неоинтеллигентская окрошка.

В углу обои отстали и виднеется кирпичная кладка с надписью, по-видимому, углем, «The Wall». Черно-белый портрет великого сумасшедшего, давно уже почившего в бесконечно-лживых пространствах ЛСД, Сида Баррета. Поразило сходство незнакомца, сидящего напротив портрета, и самого портрета. Как-то нескромно похожих.

Мир замер, готовый двинуться в другую сторону. Утончился в доказательство того, что любой покой – иллюзия. Вздрогнул и начал вращение против часовой стрелки.

Вернулся со стаканом в руке мой друг. Налил из початой бутылки, протянул мне и сел рядом на пол.

– Чувствуешь магию огня?

Вопрос вывел меня из летаргии, возникающей всякий раз при соседстве свечей. Крохотный желтый с синими прожилками огонек, но сколько обаяния. Трепетное, дрожащее пламя. И всегда вверх. А если не вверх, то гаснет. Зачем попусту силы терять? Комната купается в золотистой ауре и протягивает к свечам похожие на руки тени. Тьма греется светом.