Я нагнал Равви и тихонько сообщил:
– Вообще-то, я по-вашему молиться не умею.
– Молитва – это разговор с Богом, – спокойно заметил Равви. – Она не может быть «вашей или нашей». К тому же мы идём не на службу.
– Тогда зачем?
– Надо.
И снова ушёл в себя, как в раковину – не раскрыть, не достучаться.
– Чего ты ворчишь? – недовольно сказал Фома. – Оставался бы в лагере, похлёбку варил.
– Сам вари, – возразил я. – А мне, может, как раз в храм необходимо. Попрошу Всевышнего, чтоб поскорей забрал меня отсюда.
– По-моему, тебе ещё рано думать о смерти, – простодушно возразил рябоватый Матвей.
– О ней никто и не думает!
– Он хотел сказать, что соскучился по дому, – перевёл малыш Симон и еле слышно вздохнул.
Я покосился на него и замолчал. При дневном свете он был не так похож на Сашку. И всё же этот мальчишка вызывал во мне смешанные чувства, от мимолётного раздражения до желания потрепать за вихры.
– Кто тебя ждёт дома? Жена, дети?
Это Фаддей. Изо всех сил изображает смирение, но я-то вижу, каким взглядом из-под приопущенных ресниц выстреливает иногда в проходящую симпатичную смуглянку.
– Весёлая девчонка.
– Красивая?
– Высший класс. Ноги от шеи.
Фаддей подавил невольный вздох.
– Зачем ты пришёл к нам? – недовольно вмешался Фома. – Сбивать с пути?
– Слушай, отвали, – огрызнулся я. – Тоже, моралист выискался.
– Если человек не захочет, никто его не собьёт, – неожиданно заступился за меня Пётр. – Его привёл Равви, значит, он должен быть с нами.
– Если уж мы идём вместе, по крайней мере, сейчас, то нам не стоит ссориться, – поддержал братца Андрей.
Мне стало неловко из-за того, что затеял свару, и я заткнулся.
Фома надул щёки, пробурчал под нос нечто нечленораздельное, но громко спорить не стал. Зануда. Я шёл, обозревая опостылевшие каменисто-песчаные окрестности, думая о том, что, если выберусь, уничтожу все плёнки и снимки с видами Израиля.
Впереди замаячили городские стены.
Чем ближе мы приближались к ним, тем дорога становилась шире, ровнее, подобно тому, как попадаешь с загородной трассы на МКАД. Облезлые кусты, росшие вдоль, густели, зеленели, приобретали законченные шарообразные, либо прямоугольные формы, за коими угадывалась работа садовников. Да и людей становилось больше, равно как ослов, телег и повозок. Я чувствовал себя не в своей тарелке, мои ноги заплетались, а руки не знали, куда им деваться по причине полного отсутствия карманов.