Если мой крик подействовал на отца, как выстрел в спину, то брань матери изрешетила ему спину, как пулеметной очередью. Я видел, как его плечи задрожали, а голова моей сестренки, которая все время тайком поглядывала своми черными глазками с длинными ресницами, тут же скрылась.
Контролер подняла компостер, делано пробила дырку в билете отца, а потом таким же деланым движением подала билет ему в руки. На платформу, как навозные жуки, скатывались приехавшие пассажиры, а те, кто собирался сесть в поезд, волнуясь, ожидали по обе стороны от входа в вагон. По лицу контролера разлилась натянутая улыбка, скривив рот, она посмотрела на мать, на меня, на отца. Видеть она могла лишь его лицо.
Отец с трудом продвинулся вперед, висевшая на плече матерчатая сумка с привязанной красной кружкой соскользнула, и он невольно скособочился, чтобы поправить на плече лямку. Мать, не теряя времени, выпаливала смертоносные очереди слов, сопровождая их яростными жестами:
– Уезжай, уезжай, кто ты такой после этого, мать твою! Будь у тебя воля, жил бы по-честному, зачем надо было сбегать со своей бабой вонючей? Будь у тебя воля, зачем нужно было возвращаться? А если вернулся, с какой стати нужно было еще извиняться перед женой? Сказала тебе пару слов, а ты уже и вынести не можешь? А ты не задумывался, как мы вдвоем жили все эти годы? Не понимаешь, сколько нечеловеческих страданий вынесли? Скотина ты, Ло Тун, бессовестная, любая женщина обречена, попав к тебе в руки…