– Андрей Антоныч! Так мне же в одиннадцать на совещание надо! В дивизию!
– A-a-a… бля, червоточина! Как защищать все человечество от темных сил, так у вас совещание! Так! Ладно! Я сам их дождусь! Этих вертанутых проверяющих! И без мешков с песком! Я им объясню! Что такое терроризм! И где у нас война идет! И почем сегодня разруха!
Через два часа приехали на пирс проверяющие, и встретил их наш старпом, вооруженный автоматом. Он так на них орал, что я даже с мостика слышал такие выражения, как «да идите вы все на…» и «пососите такую маленькую куколку у совершенно онемевшего ежика!»
Через два дня заслон сняли.
У адмирала Казанова отломился хххх… куй.
Хотя со словом «отломился», мы, возможно, погорячились, потому как в этом случае предполагалось бы некое внешнее и довольно резкое воздействие на обсуждаемый предмет. Поскольку ничего подобного не наблюдалось, то лучше всего сказать, что он у него отвалился или же отпал.
Да, именно так: он у него отвалился (или отпал), и произошло это в четыре утра по среднеевропейскому времени.
В эти часы адмирал Казанов Илья Ильич обычно просыпался и машинально чесал себе то, что само попадало под руку, но в этот раз он там ничегошеньки не обнаружил.
Сказать, что адмирал вспотел, значило бы сказать очень мало. Он взмок, как палуба крейсера в утренние часы под египетским небом, после чего он быстренько пробежал в туалет, судорожно зажег свет и… опять ничего.
Яйца, кстати, тоже исчезли. Совсем. Место абсолютно было чисто.
Оно было гладкое и розовое.
А по форме оно напоминало треугольник.
Только треугольник? Ну зачем же только треугольник – там еще складочки имелись.
– А-а… – сказал адмирал в полнейшем безумии, вытаращившись.
Жена адмирала проснулась от возни.
– Ты где? – спросила она.
– Я? – затравленно обернулся адмирал. – Я здесь. Спи. Мне на службу надо.
После этого он вызвал машину.
В прибывшую машину он сел, как и был, голышом, обернувшись большим махровым полотенцем. Водитель машины, давно привыкший к различным выходкам адмирала, совершенно не удивился.
– В штаб! – сказал адмирал, и поехали они в штаб.
Там адмирал проследовал мимо застывшего от усердия вахтенного в свой кабинет.
Войдя в кабинет, он тут же закрыл дверь на ключ изнутри и бросился к своему письменному столу. Он долго рылся в ящиках стола, а потом воздел глаза к небу и сказал: