***
Поезд резко затормозил и остановился. Федор Петрович отложил газету:
– Нат, давай-ка собираться, кажется, приехали.
Вещи под неусыпным контролем Кольцова-старшего были собраны еще час назад, но случайная остановка поезда стала для Федора Петровича лишним поводом оторвать домочадцев от праздного времяпрепровождения.
– Это что, уже станция? – с недоумением спросил Игнат, вглядываясь в окно купе.
Кроме ободранной глухой стены какого-то склада там ничего не было видно.
– Нет, но еще пару минут и вокзал. Где это мама? Не собралась, наверное, не оделась! Как всегда – все в последнюю минуту! А ведь нас никто встречать не будет!
– Да вот она, стоит в коридоре! – Игнат выскользнул из купе, прихватив с собой куртку.
Возвращаться к отцу, готовому начать очередную проповедь, у него не было никакого желания.
– Мам, иди к папаше, а то он уже включил свой громкоговоритель, зря парится! – и быстрыми шагами парень проскочил мимо матери по коридору пустого вагона в тамбур, подальше от родителей.
За последние несколько месяцев они достали Игната. Мало этого глупого переезда из столицы, мать просто впала в перманентную истерию. Отец и того хуже. У него никогда не хватало времени на воспитательные моменты, а теперь он, похоже, решил серьезно взяться за сына.
Игнату скоро семнадцать. Он высокий, худощавый юноша с красивыми, умными карими глазами на бледном, скуластом и не по возрасту нервном лице. На лбу его пролегли две ранние, но уже глубокие морщины. Слегка припухшие губы он постоянно закусывал, непослушные каштановые волосы все время отбрасывал назад правой рукой, а левой непрестанно теребил потертый шнурок, торчавший из кожаной куртки. В холодном прокуренном тамбуре было зябко и неуютно, но возвращаться назад, в купе, где, наверное, была в разгаре семейная перепалка, ему не хотелось. Он вытащил из кармана пачку сигарет, но почему-то не закуривал.
Нельзя сказать, что Игнат не любил родителей. Но он просто не хотел больше видеть, как два, в общем-то, неплохих, на его взгляд, человека, уступая жизненным неурядицам, нарастающему отвращению к себе, ближним и всему миру, последние несколько лет неутомимо мучили друг друга, отравляя себе существование. Мальчику, прожившему на свете меньше лет, чем провели вместе его родители, трудно было понять, что заставляет женщину и мужчину засыпать и просыпаться в одной постели, при этом по нескольку раз в день доводя себя до состояния, в котором они готовы были разорвать друг друга на клочки. Напряжение в их отношениях не то чтобы как-то особенно беспокоило Игната, но сильно раздражало. Тем более, что отец и мать, терпя по очереди поражения в мелочной, но жестокой междоусобице, стремились взять реванш в отношениях с ним. Порой это становилось невыносимым. Любые слова или действия родителей вызывали чувство неловкости, досады и раздражения. Если еще два-три года назад Игнат стремился к общению с ними, особенно с отцом, внимания которого мальчику всегда недоставало, сейчас он старался избегать сколько-нибудь значительных разговоров, все чаще запирал дверь своей комнаты, скрываясь от предков.