– Ну, так мы устроены. Этого не изменишь. Как по мне, все решают инстинкты и желания. Нет, правда. Я так говорю: всё, что не объясняется природой – это издержки развития. В конце концов, в жизни работает только один принцип: «homines quo plura habent, eo cupiunt ampliora». «Чем больше люди имеют, тем больше желают иметь». Это на латыни, – выдал я первую всплывшую в памяти цитату.
– Серьёзно? Во время пьянки, в этой дыре? Чёрт. Откуда ты вообще её знаешь. Про латынь в наше время даже в научной-то среде вспоминают редко. Но, моё мнение, если тебе вдруг стало интересно – всё это фигня. Правда в том, что ни один человек, не знает кто он такой на самом деле. Может быть, где-то глубоко внутри ты шлюха со старого Бродвея, а может приличный банкир с Уолл стрит. Мы ограничены сознанием. «А сознание – это только верхушка…» – Так Фрейд говорил, – ответил Александр, отхлёбывая из стакана.
– Странный ход мыслей. Но, честно говоря, а кого это волнует? И кстати, Фрейд работал со шлюхами. – Громко заявил я, предвкушая начало долгого спора.
– О, ну, знаешь ли! Что за пренебрежение? Они тоже работают на благо общества. Это такая же профессия. – При этих словах Уэст медленно отодвинул от себя стакан виски и строго посмотрел на меня.
– Такая же профессия как… Что ты вообще имеешь в виду, говоря это? – Я был «настолько впечатлён» столь «высокоинтеллектуальным разговором», что даже повторил вопрос ещё раз.
Он лишь хитро улыбнулся в ответ. А дальше, слово за слово, и уже через час мы болтали с ним как давние приятели. Язык у него был подвешен как надо. Это точно. Я заметил, что каждый раз, когда его что-то смешило, он скашивал уголки губ в очень необычной манере, как-то рвано. Как будто ухмыляясь над всеми, кто попадался ему на глаза. Для всех со стороны, это выглядело жутко, но я находил во всём этом нечто иное. Нечто опьяняющее. Оно успокаивало меня. И я не знаю, по чьей воле встретил его там. Не знаю, почему это должен был быть именно я. Но в тот вечер он рассказал мне всё. Всю свою историю.
После того как его жены Анны не стало, он целых четыре месяца не выходил из дома. Не мог спать, есть, пить, даже просто думать о чём-либо. А потом ему вдруг стало так спокойно. Теперь ему было плевать на всё. Каждый вечер он лежал на роскошной кровати с бокалом вина в руке и наслаждался тишиной, пока в его голове возникали и истлевали поражающие воображение картины. Поля сражений, тёмные замки, интриги, цветущие долины, выжженные ущелья – вдруг появлялись перед ним на пару мгновений и исчезали без следа. Словно в безумных видениях. И в этом был весь Уэст, этот чёртов мечтатель. Он был настоящим анархистом. Каждый день начинал с нуля, так и не доживая его до конца. Проходили дни. Работа в газете не шла, и через месяц его попёрли. И он вдруг впервые за последние двадцать лет почувствовал себя свободным. Забавно. Уэст тогда подумал: что для полного счастья ему не хватает возможности ещё раз похоронить своего папашу и сплясать на его грёбаной могиле».