Мой младший брат Зейн считает, что это большая сила. Конечно, он также считает, что дядя Хэнк всегда и во всём прав. Я уверена, что это как-то связано с подарками, которые дядя Хэнк приносит во время своих визитов. Я сблизилась с Зейном, когда он был ещё в утробе моей матери. Папа сказал мне, что это было самое удивительное чувство, которое он когда-либо испытывал, но, конечно, я была слишком мала, чтобы помнить всё это. Я всё думаю, не достигла ли я пика уже в годовалом возрасте, и что с тех пор всё уже пошло по наклонной.
Привязанность очень похожа на узнавание голоса. Среди какофонии я могу найти тех, кого хорошо знаю. Чем лучше я их знаю, тем легче их найти и тем труднее их блокировать. У каждого из них свой уникальный набор ритмов. Прикасаясь к кому-то новому, я могу, если захочу, синхронизировать свою музыку с его музыкой. Волны становятся более выражены, когда я прикасаюсь, что позволяет мне легко отделить их от постороннего шума. Дядя Хэнк считает, что моё прикосновение усиливает этот резонанс. А я просто знаю, что это позволяет мне выделить их из мира шума.
Я никогда не синхронизируюсь с другими. Моя семья – это голоса, которые я знаю лучше всего, и я предпочитаю, чтобы так и было. Маме иногда требуется смена стиля, но она всё же больше любит кантри. Музыка Зейна более быстрая, с лёгким стаккато. Для синхронизации же с Папой, почти не требуется усилий. Наши эманации почти одинаковы, общаться с ним так же легко, как и дышать. Он, как уютное одеяло накрывает мой разум когда мы течём вместе. Как будто я создана для него. Создана – хорошее слово для объяснения того, чем, или кем я являюсь.
«Давай, Тигс, – умолял Зейн, – мама сказала, что я могу пойти, если ты меня отвезёшь». Зейн сократил моё имя с Тиган до Тигс, когда ему было два года. Мне также не нравилось, что некоторые мои друзья тоже его сократили. У Зейна были друзья, с которыми он хотел встретиться в торговом центре в Бангоре. Конечно, это означало, что мне придется посидеть с ними, пока он не закончит. Я бы отказалась, но я чувствовала, как сильно он этого хочет. Какие бы барьеры я ни строила, моя семья всегда могла просочиться сквозь них, когда я теряла концентрацию. Это было настоящей неприятностью для меня.
«Ты будешь мне должен», – сказала я. С таким же успехом я могла бы дать ему миллион долларов, но я почувствовала, как его радость вошла в меня. Ладно, это не было уж такой неприятностью. Возможно, я могла бы выменять эту радость на, скажем чтобы он выполнял некоторые мои обязанности по дому.