На лезвии глефы полустертой насечкой выступали плавные линии узора – приглядевшись, я увидел изгиб шипастого хвоста, хищную узкую голову в короне гребней, занесенную длиннопалую лапу… вздрогнул – морской дракон? Нет. Крылья, вздернутые вверх, довершали рисунок – дракон, что готов взлететь. Не морской – горный дракон, стремительный огромный сгусток магии, силы, огня и разума. Не удержавшись, погладил кончиками пальцев рисунок. Глефы, кажется, на самом деле были древние, древнее, наверное, самой крепости Д’Лагрена.
Талисман, сказал Менгор, и я только сейчас наконец поверил в его слова.
Я наконец увидел в глефе то, чем она, по ходу, и была с самого начала – символ. Как стражничья нашивка на пелерине худа. Не безжалостное оружие наступающей пехоты, но… замену штандарта. «Мы можем сражаться, мы будем, если придется. Но мы не станем спешить»
Я зашагал бодрее – настроение у меня выровнялось, да и я заметил, что сумрачный по началу день потихоньку прояснился, серый полог неба проклюнулся солнечным светом. Дай-то Айулан, все обойдется грозным маршем и скучными часами дозора у стены чужого дворца.
Я же все равно хотел взглянуть на Наран, столицу Марбод Корту – пусть и не в таком качестве, конечно. Но раз выбирать не приходится – что же. Я иду той дорогой, что предлагает мне судьба. Иду. Кажется, я проиграл когда-то морским богам право выбирать в обмен на прозвище, заменившее имя.
В дороге мы были уже третьи сутки, и шли двумя группами – чуть впереди около семи десятков, так сказать, авангард. Позади наша часть отряда – в нем нас было восемь десятков и несколько возов с бытовым скарбом, необходимым в дороге – котелки, провизия, пара огромных шатров, чтобы укрываться от дождя… пока, впрочем, не смотря на осеннюю пору, шатры не требовались. Дождя не было – видимо, вся висящая в воздухе сырость уходила в туманы – когда легкие, когда густые и плотные, но неизменные всякое утро.
Порой наш путь напоминал мне сюжеты изысканных этенских ваз и узкогорлых кувшинов для вин – их лепили из белой глины, делая тонкими, как яичная скорлупка, покрывали глазурями – снежно-белой, слоистыми цветными, прозрачно-стеклянистыми. Их расписывали, кладя рисунок полупрозрачными легкими мазками – ивы у воды или речные лили, играющие в воде рыбины, цветущие крокусы; лес, укрытый туманом, и горная гряда, или могучие сосны с кривыми ветвями, нанизывающие на свою хвою клочья облаков. Легко, прозрачно, полунамеком выступают линии, угольная чернота расплывается в молочной светлоте, яркая зелень глохнет, превращаясь в слабый отсвет через цветное стеклышко, цветы – точно призраки самих себя… И мы – идем через туманное утро. Мы – словно герои расписной вазы, пока не взойдет выше солнце и не прогонит прочь белую взвесь.