Ганс Айрманн, один из сопровождающих шведского посла, в своих «Записках о Московии» тоже не прошел мимо русской бани: «Они не пользуются, как мы, скребком для очистки нечистоты с тела, а есть у них так называемый веник, он из прутьев березы, которые высушивают. Летом, пока веники еще зелены и их на бесчисленных телегах привозят в города на продажу, каждый хозяин закупает их во множестве и развешивает для просушки. Ими московиты дают себя хорошенько отхлестать другим. Этот веник предварительно размачивают в теплой воде, которая у знатных людей бывает проварена с хорошими травами, а затем гладят и растирают ими себя по всему телу вверх и вниз, пока вся пакость не отстанет от кожи. Это они делают столько раз, пока не увидят, что совсем чисты. При этом московиты имеют в бане особо здоровое обыкновение обливаться ледяной водой с головы до ног, и только после этого они готовы».
Иностранцев поражало еще, что русские и их прямо-таки тянут в баню, считая ее непременным атрибутом дружеского общения. Курляндец Яков Рейтенфельс, посетивший Москву практически одновременно с Айрманном, писал: «Русские считают невозможным заключить дружбу, не пригласив в баню и не откушав затем за одним столом».
Иностранцы дружно отмечали еще, что в русской бане мужчины и женщины моются вместе (ну, разве что кое-где мужские и женские отделения разделены едва ли не символической перегородочкой), а поваляться в снегу или в проруби выбегают все вместе (подобная практика не имела ничего общего с нынешним обычаем ездить в баню с девочками – хотя нельзя исключать, что отдельные морально нестойкие экземпляры уже в те времена предвосхитили сегодняшние банные развлечения).
Как бы там ни было, только в 1743 году российский Сенат особым указом запретил мужчинам и женщинам мыться вместе. Правда, речь шла только о «торговых», то есть общественных банях, на частные запрет не распространялся (а поскольку там мылись мужья с женами, нельзя исключать, что, в случае молодости супругов, домашние баньки видывали всякое…).
А впрочем, очередной грозный указ Сената соблюдаться-то соблюдался, но лишь в самых больших городах. В провинции все долго оставалось по-прежнему.
Испанец Риберо Санчес, придворный врач императрицы Елизаветы, откровенно восхищался: «Всяк ясно видит, сколь бы счастливо было общество, если б имело нетрудный, безвредный и столь действительный способ, чтобы оным могло не только сохранять здоровье, но и укрощать или исцелять болезни, которые так часто случаются. Я, с моей стороны, только одну российскую баню, приготовленную надлежащим образом, почитаю способной к принесению человеку столь великого блага. Когда помышляю о множестве лекарств, из аптек и из химических лабораторий выходящих, приготовленных столькими иждивениями и привозимых из всех стран света, то желал я видеть, чтобы половина или три четверти оных, всюду великими расходами сооруженных зданий превратилися в бани российские для пользы общества».