«Похоже, дядя убедил короля», — с
неожиданной злостью подумал Ивар.
Мая с недоумением смотрела на
Холларда, а когда он повторил её действия, отшатнулась в
сторону.
—Клянусь на Истинной Летописи,
что я не убивал королеву Торию и не замышлял свергнуть короля
Айвариха!
Ивар сглотнул, ожидая реакции
Летописи, и не ошибся. Голубой свет, накрывший Холларда, резал
глаза, превращаясь в тёмно-синий, почти чёрный. Горожане в ужасе
закричали, попытались сбежать. Холлард орал от боли, его вены
вздулись и полопались, из ушей и глаз хлынула кровь, которая словно
дымилась. Ивар, уронив Летопись, закрыл глаза и зажал уши. Так
продолжалось несколько минут. Когда крик замолк, Ивар оглянулся на
трибуну, откуда Энгус Краск пристально разглядывал эшафот. Ивар
заметил, что дядя сам не свой, словно поставил последнюю рубашку на
предстоящее событие. Ивар поклялся бы, что в глазах дяди сверкает
торжество. Энгус не отрывался от зрелища, Ивар рискнул посмотреть
туда же. То, что недавно было Холлардом Ривенхедом, превратилось в
кусок мяса с вывороченными сосудами и выжженной кожей. Маю тошнило
у края эшафота, огромный палач схватил её в охапку и прыгнул вместе
с ней вниз. Тут Ивар заметил ещё кое-что: огонь на дровах,
предназначенных для Маи, сам собой разгорелся и подбирался к трупу.
Ивар бросился прочь, забыв обо всём, но стоило ему сделать
несколько шагов, как дядя Энгус — когда он успел спуститься с
трибуны? — остановил его и ударил по лицу.
—Не смей бежать от Истинной
Летописи, которой ты клялся служить! Тебе дана сила, не смей её
бояться!
Ивар испуганно посмотрел в глаза
дяди — непреклонные, жестокие как никогда. Энгус подтащил его к
горящему эшафоту. Они смотрели на пламя до тех пор, пока оно не
погасло. На площади к этому времени почти никого не осталось, как
не осталось самого эшафота. Запах гари висел в воздухе, пепел лез в
глаза и ноздри. Ивар кашлял без остановки. Энгус толкнул племянника
прямо в чёрный квадрат, покрытый пеплом и кусочками дымящихся
углей. Ивар не знал, что должен делать, пока дядя не ткнул пальцем
в сторону Истинной Летописи на земле. Пергамент остался чистым, на
нём красовалась одна-единственная фраза: «Невиновен в убийстве,
виновен в измене».
***
Мае позволили уйти, сняв все
обвинения. Никто не решился протестовать — все старались держаться
от неё подальше, бормоча что-то про себя, тормоша струны на шее.
Дядя куда-то направился. Ивар поспешил за ним: у него есть вопросы
к Энгусу Краску. Дядя добрался до своего дома, стоявшего недалеко
от ратуши на Соборной площади, напротив кафедрального собора. Ивар
подождал, потом осторожно вошёл за дядей. Слуг не было — то ли все
ушли на Волхидскую площадь, то ли дядя отправил их по делам. Ивар
незамеченным добрался до кабинета дяди и вошёл в чуть приоткрытую
дверь. Комната мало изменилась за два года — то же нагромождение
дорогой мебели и диковинок из разных стран на полках. Новым был
только мольберт с накрытой тканью картиной. Странно, дядя никогда
не любил картины.